Родина Богов

грозят им пальцем. Потому и свершился грех, похоронили солнце арвары, и когда согнанные студом, бежали от надвигающегося льда и мрака, впервые познали власть не богов, а таких же, как они, людей.

Обезумевшие от холода и голода арвары крали друг у друга пищу, а чаще всего — огонь, который несли каждый, кто как мог, поскольку свет и тепло были ценнее всего на свете, ибо огонь был божьим даром. Вначале за него отдавали ритуальные украшения, одежду и даже пищу, потом выменивали его на жен и детей. И, наконец, начали вспыхивать ссоры и драки из-за огня, в пылу которых, со зла или ненароком, чаще всего гасили светочи и рассыпали на лед горящие угли, несомые в горшках. А чтобы возродить божий дар, нужно было добыть его у того рода, кто сохранил хотя бы его искорку, к тому же необходимо было сухое топливо, которое трудно сыскать во тьме, на горах и равнинах, покрытых льдом.

И вот когда у арваров остался последний тлеющий уголек, не потерявшие рассудок старцы собрались на мудрый совет, который назывался веще, или вече, где и решили отнять у арваров божий дар и хранить самим, что и было сделано. Каждый старец, несущий огонь, охранялся своими родственниками и был неприкосновенным. Обычно они шли впереди, освещая путь, и когда арвары находили топливо на безжизненной заснеженной земле, то останавливались ненадолго, выкладывали костры и ждали, когда старец принесет светоч, отчего он и стал называться княже, что значит — ко мне приносящий огонь, а значит, свет и тепло. Обращались к ним, уважая старость, и называли еще сударь, то есть несущий, хранящий божий дар. Обогревшись, переселенцы сначала топили лед, потом варили пищу, чаще всего из мяса павших мамонтов, спали возле тлеющих головней, после чего старцы-судари отгоняли арваров от костров, вновь подбрасывали дрова и укладывали в огонь тела погибших, отправляя их в Последний Путь, ибо вокруг бродили голодные хищники и находились люди с помраченным разумом, пожирающие трупы.

Еще долго после великого переселения князья-судари разносили огонь по жилищам арваров, но это уже была дань обычаю; иное дело, сохранилось звание княже у тех, кого избирали на вече для управления жизнью городов, выстроенных на новом месте, и обращались к ним, как прежде — сударь. А на вече всех арварских областей выбирали головного Князя, коего и величали государь, а все управляемые им земли — государством.

Власть или княжение, впрочем, как и сакральное достоинство Закона, у русов не передавались по наследству: Князь избирался вечевым собранием на дюжину — двенадцать лет, которую и должен был дюжить, ибо власть была тяжким бременем, поскольку нет ничего труднее, чем управлять вольными людьми. Никто из русов не желал поменять свою вольготную жизнь и, собственно, волю на княжение, не приносящее ничего, кроме забот и хлопот. Часто государь по прошествии нескольких лет звонил в колокол и отрекался от престола, поскольку не каждый мог нести огонь для всех потомков Руса, но если выдюживал весь срок, то волхвы на своем тайном вече посвящали его в Законы, и тогда княжение передавалось ему до смерти.

В этом случае старший сын или старшая дочь, бывшие все время при Князе, становились его помощниками во всех государственных делах, поскольку, глядя на отца, постигали науку управлять, и по согласию с вече имели право говорить от его имени, почему и называли их поддюжник и поддюжница. При стареющем, немощном родителе они, по сути, брали все его обязанности на себя, за исключением таинств Закона, а когда государь умирал, внезапно становились равными среди равных, к чему были не готовы, с младых ногтей привыкшие к власти. Иногда поддюжники шли против воли вече и делали попытки кривдой и хитростью захватить престол, однако никогда не получали одобрения у арваров и в итоге с клеймом на челе отправлялись на каменный Урал.

Однако при этом у всякого поддюжника оставалась возможность и по Правде претендовать на престол, разумеется, при поддержке вече и при обязательном условии, если он искал не славы для себя, а совершал подвиги во имя государства, не мысля о власти. Предание хранило много случаев, когда старший сын государя полноправно становился Князем и Законом, и говорят, это были не самые плохие годы. Поэтому поддюжник Сувора, Горислав, не завидовал младшему брату, ушедшему воевать ромеев, хотя все заморские победные походы приносили великую славу и почитание, в веках. Он более искал власти, нежели славы, и это воспринималось как достоинство.

С тех самых пор, как обры возродилось на новом месте, подвигом считалось умиротворение обрища, ибо никто уже не питал надежд избавиться от него навсегда. Многие государи русов и поддюжники тех государей стали подвижниками на сей ниве и потому всякий, ищущий княжения, мыслил о походах на греховное творение арваров. Гориславу выпал этот счастливый случай, поскольку обры, обретя бога, прозрели, но сохранили свою дикую дерзость и, пользуясь тем, что великая дружина ушла на ромеев и осталась лишь малая сила, выбрались из своих лесных нор и пошли грабить и жечь окраинные селения и города русов.

И нельзя было ударить в вечевой колокол, ибо Космомысл еще не вернулся с поля брани, и снять малые караулы в городах невозможно — некому станет защищать стены.

Тогда Сувор разослал гонцов по ближним варяжским краям и островам, чтоб встали и исполчились все, кто может на коне сидеть да булаву держать. Молодые и удалые витязи с исполином ушли на ромейского императора. И собралось войско в пять тысяч из доблестных, но старых витязей, бывших на покое, из отроков, кои еще не осилили ратной науки, да из сухопутных корабелов, которые хоть и крепко держали в руках топор, да не свычны были с воинским делом. С пограничных земель паросья конница росов пришла при полном доспехе, а еще присовокупились две лихих сотни арвагов, помнящих свое прошлое и владеющих засапожниками лучше, чем некогда забавами, да причалил к берегу варяжский корабль скандов с сотней тяжелых, каменных воинов, закованных в броню.

Глянул государь русов на это воинство и заныла, зажужжала пчела в солнечном сплетении: не выстоять супротив обрища, слишком мала сила, чтоб тьму одолеть! Загоревал Князь и Закон, что не сможет дать отпора гаду и придется ему ждать Космомысла с дружиной, а пока затвориться в крепостях и стоять, глядя, как буйствуют выродки.

Но Горислав исполнился отвагой и сказал:

— Отец, дай мне дружину! Я одолею супостата с божьей помощью! Не спускать же ему набег, не принимать же позора, за стенами сидючи!

Старые же витязи, благородной смерти ищущие, поддержали его:

— Дай поддюжнику дружину, Князь! А мы уж постоим за честь арварскую!

Тут и конница росов, и сканды, и арваги, и отроки — все хором воскликнули:

— Да победиши!

Князь подал Гориславу знак его власти над воинством — походный колокол и велел взять дружину да вести на защиту арварских земель.

Поддюжник вывел дружину подальше от города, оставил ее в лесу стоять, а сам со сведомыми волхвами вышел в чисто поле и велел им призвать Перуна, ибо замыслил просить у него помощи. Стали волхвы ходить по четырем сторонам да кнутами небо прощелкивать, окликая громовержца. А Горислав прильнул одним ухом к земле, другое к небу обернул и вслушался в молву Кладовеста. День так лежали, второй — лишь на третий услышали глас довлеющего ныне бога:

— Что ты хочешь, поддюжник?

— Помоги обрище одолеть!

— Добро. Встань под мою волю — помогу! — прогремел он.

— Я в твоей воле, Перун!

— Раздели дружину на две полы. Сына пошли головы гаду рубить, а сам ступай к озеру и под брюхо ударь. А я вовремя поспею.

— Как же делить, когда нас и так мало? — возмутился Горислав.

— Слушай меня, коль под волю встал!

— Добро, исполню, что велишь!

Несмотря на ропот варягов, поддюжник разделил войско на две части: в малую своего сына Лютобора поставил и под руку его дал полк старых конных витязей, кои больше опытом воевали, нежели оружием, и могли стоять насмерть, придал им летучую конницу росов и скандских пеших варягов, способных сражаться и строем, и в одиночку, ибо не брали их ни латы, ни обринские мечи, ни крючья, ни