все время следовало озадачивать его и давить со всей силой, чтобы чувствовал, кто хозяин положения и кому нужно служить.
Иван Сергеевич дал ему еще один, самый последний срок, после которого Савельев обязался предоставить возможность встретиться с руководителем Службы — отставным генералом контрразведки. Шведы начали волноваться и поторапливать Ивана Сергеевича, ибо если не отыщется Мамонт, то придется приступать к долгосрочному плану поиска — через материалы, наработанные Институтом, которые нужно было дешифровать, освободив от халтуры. А это значило, что из перспективного района придется уезжать в Москву, садиться за столы и включать компьютеры. Здесь же, в непосредственной близости от сокровищ, казалось, можно обойтись и без долгой, утомительной работы. Чтобы как-то утешить шведов, а заодно и потрепать их казну, Иван Сергеевич назначил вылет на следующее утро, не дожидаясь информации Савельева.
А вечером, открыв номер своим ключом, вошла Августа со стаканом теплого молока на подносе. Присела к нему на кровать, посмотрела, как он пьет молоко, и вдруг сказала:
— Ваня, мы так давно не смотрели с тобой слайды.
— Не хочу, — буркнул Иван Сергеевич. — Я уже твоих слайдов насмотрелся... Завтра день трудный.
«Референт прислал, — подумал он. — Чего-то хочет выпытать...»
— Я по тебе скучаю, — проговорила она и приласкалась к его руке. — Вижу каждый день и скучаю...
Он почувствовал, что это не ложь: старый кот умел отличать откровенность от игры.
— Возьми меня с собой? — попросила она.
«Зачем же ты так-то. — Иван Сергеевич простонал про себя. — Все напортила... Понимаю, служба. Но ведь у тебя тоже есть женское достоинство, чувства...»
— Я полечу один, — сказал он решительно и чуть смягчился. — Видишь, опасно стало, стреляют...
— О да!.. Но мы же будем вдвоем. Возьми? — Августа прилегла ему на грудь, смотрела в глаза. Иван Сергеевич вдруг чертыхнулся про себя: то ли чувства подводят, то ли в самом деле не лжет и просится без всякого задания... А она еще добавила ему сомнений: — Я такую песню слышала, у вас поют... «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю далеком стану тебе женой...» Узнала, что полетишь, хожу теперь и пою, прошусь...
«Может, взять? — уже промелькнула мысль. — Все равно вхолостую полечу. Пусть прокатится...»
— Ну, где твои слайды, — скрывая жалость и трепет к ней, проговорил Иван Сергеевич. — Давай посмотрим...
Августа с готовностью сложила пальцы квадратиком, легла рядом и поднесла руки к его глазам.
— О! Смотри, Ваня! Это мы с тобой. Видишь?.. Вот мы сидим на крыльце своего дома. А дом наш — вот он! Отдельно! Смотри, какой красивый, резной, веселый! Тебе нравится?
— О да!
— А это — наши дети! — восхищенным шепотом сказала она. — Ваня и Станислав!
— В прошлый раз ты говорила — Юзеф...
— О! Как я счастлива! — Она расцеловала его. — Ты запомнил! Ты запомнил, как зовут детей!
Она играла! Но играла предполагаемую и страстно желаемую жизнь! Иван Сергеевич ощутил, как подступают слезы. Было жалко даже не ее неестественную, дурную жизнь, поставленную с ног на голову, а то, что невозможно изменить эту жизнь, невозможно выстроить дом, родить детей. Он обнял Августу, прижал ее лицо к своей шее и проморгался.
— А куда мы полетим завтра? — спросила она.
— Куда глаза глядят, — он взял ее волосы и накрыл ими свое лицо, вдыхая запах. — Можно и на край света...
— Ты не знаешь, где Мамонт?
— Не знаю, — слегка насторожился он. — И вообще, зачем нам какой-то Мамонт?
— Так хочется посмотреть на него, — прошептала она. — О нем столько говорят, на него возлагают большие надежды...
— Я ревную! — предупредил Иван Сергеевич. — Слышала про Отелло и Дездемону?
— О да! — обожгла она дыханием. — А еще я слышала, где сейчас находится Мамонт.
Он отвел ее голову, посмотрел в лицо — Августа смотрела преданно и честно. «Савельев ведет двойную игру со мной! Хитрит, сволочь! Иначе откуда ей знать, где Мамонт?»
— Ну и где этот ненаглядный Мамонт? — шутя, спросил Иван Сергеевич.
— Скажи, что возьмешь меня с собой. Я тебе не буду мешать, издалека только посмотрю.
— Беру! Говори!
— Тише! — испугалась она. — Не кричи громко... Мамонт находится в Гадье.
— Его там нет. Он бежал из-под ареста...
— Бежал и вернулся, — зашептала она. — И теперь лежит в одном доме, у старушки.
— Почему лежит? — насторожился он.
— Потому что ему сейчас очень плохо, — с горечью произнесла Августа. — Он болен, угнетен и сильно страдает...
— Ты гадала на картах? — спросил Иван Сергеевич.
— Нет, я не умею гадать на картах...
Он приподнялся и навис над Августой, спросил жестковато:
— В таком случае скажи, откуда это известно?
Она обняла его за шею и неожиданно предложила:
— Давай лучше споем? «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю далеком стану тебе женой»... Что же ты, Ваня? Твоя партия! Ну, давай вместе! «Милая моя, взял бы я тебя. Но там в краю далеком есть у меня жена!» Ну?
Иван Сергеевич уткнулся лицом в подушку и замер. Августа гладила его по подрастающим колючим волосам и молчала. «Спрашивать бесполезно, не скажет... А такое ощущение, что она выдала ему какую-то тайну, без всякой для себя выгоды... Зачем она это сделала? Из каких соображений? И откуда у нее такая точная информация?!»
Он перевернулся на спину, привлек Августу к себе и, приподняв за волосы ее голову, произнес:
— Все понял! Ты — ясновидящая. Ты — настоящий экстрасенс.
— О да! — засмеялась она. — Я все вижу. Вот же, во лбу есть третий глаз! Хочешь, скажу, о чем ты думал сейчас?
— Хочу!
Августа нарочито закатила глаза к потолку — будто бы считывала информацию в пространстве.
— Ты думал: «Зачем она мне сказала, где Мамонт? Кто ее попросил так сказать? Откуда она знает, где сейчас лежит Мамонт?» Правильно?
В общем-то догадаться было нетрудно, и он согласился.
— А вот тебе и ответ! — шепнула она и проворно вскочила с кровати, ловко сдернула с себя сорочку и повернулась к нему спиной. — Помоги!
Иван Сергеевич подцепил одним пальцем нехитрый замочек бюстгальтера. Августа сняла его и подала:
— Возьми!
Он машинально взял изящный кружевной бюстгальтер и неожиданно заметил в его середине вплетенную в узор бумажную полоску. Осторожно извлек ее, развернул и мгновенно узнал почерк Мамонта!
«В бешеном движении мы останавливаемся и вспоминаем, как цветут цветы, вспоминаем матерей и болеем душой, так что хочется лечь и ни о чем не думать», — прочитал Иван Сергеевич.
