— Отвечаю, чтобы не спрашивал, — предупредительно сказала Августа. — Сегодня утром эту записку мне передал милиционер. Который в будке у ворот. А ему — другой милиционер. И все.
— Откуда Мамонту известно, что я здесь?
— Вот этого я не знаю, Ваня, — призналась она. — Записку я прочитала. Кто тебе еще напишет, кроме Мамонта?
— Но почему ты решила, что он — в Гадье?
— О, Ваня! — зашептала она. — Ты забыл, что я работаю в фирме, которая занимается поиском арийских сокровищ. Поэтому я знаю немного язык. Гадья бешеное движение!
Похоже, ее готовили специально для работы в этой фирме. Там, где обучают «постельной разведке», древнеарийский язык не преподают.
— Что бы я без тебя делал? — Он поцеловал ее руки.
— Ты признаешь, что я тебе помогаю? — удовлетворенно спросила Августа.
— Признаю.
— Я рада! Мне всегда хочется быть тебе полезной, — призналась она. — Угодить тебе, сделать приятное. А недавно я читала об уральских обрядах, и мне очень понравилось... Вот угадай, что?
— Не знаю... Наверное, свадебный обряд, — предположил Иван Сергеевич.
— О да! Но только одна деталь!
— Какая же?
— Когда жена снимает сапоги с мужа! — рассмеялась она. — А он кладет в них немного денег. Муж — господин и царь! Как хорошо быть женой царя!
Иван Сергеевич лежал, слушал и думал. Если сейчас она осуществляла разведочную операцию, если таким образом «разрабатывала» его, то была гениальной шпионкой и великолепной актрисой. Но все-таки очень хотелось, чтобы она была просто истосковавшейся по сильной мужской руке бабой...
Перед вылетом специально экипировались, как обыкновенные отдыхающие в горах горожане, — полуспортивная, полупоходная одежда, легкие рюкзаки, две пустые трехлитровые банки с крышками: купить в деревне меду и молока. И приземлились не в Гадье, а в пяти километрах от нее, на месте старого, заброшенного хутора. До поселка шли пешком по зарастающей дороге и первым делом отыскали магазин, купили шесть булок хлеба, бутылку водки и шампанского, спросили у продавца, где можно добыть меду и молока, и тут же какая-то старушка растолковала, у кого есть корова, у кого — пасека. Потом они вышли из магазина, но Иван Сергеевич ту же вернулся и, склонившись к продавщице, шепотом спросил, где можно купить хороший букет цветов, мол, у жены — день рождения и будет приятно в тайге, как в городе, получить цветы.
— Ой, и не знаю, — смутилась продавщица. — У нас цветов не продают...
— Может, где украсть можно? — подмигнул он. — Забраться в огород?
Шутка ей не понравилась, оглядела подозрительно: возможно, туристы уже лазили по огородам...
— Понимаешь, жена молодая, ветер в голове... До зарезу бы букетик надо!
— Лучше спросить, — посоветовала продавщица. — Может, дадут... На том краю старуха живет одинокая. Помногу цветов садит. Только она слепая и неприветливая. Не знаю, даст, нет... Любовь Николаевна зовут.
На улице Иван Сергеевич подхватил Августу и повел в край, куда было указано. Дом и палисадник с цветами они отыскали не сразу, а спрашивать лишний раз не хотелось. Августа осталась у палисадника, а Иван Сергеевич вошел во дворик, поднялся на крыльцо и постучал в незапертую дверь. За стеклом показалась худощавая, с грубым лицом старуха.
— Любовь Николаевна? — спросил Иван Сергеевич. Она приоткрыла дверь, оценивающе посмотрела на гостя и неожиданно протянула руку, ощупала его лицо, стриженую голову.
— Заходи.
Не задавая лишних вопросов, он вошел в дом и остановился у порога.
— Хотел у вас цветов спросить, — помялся он. — У жены день рождения сегодня...
Вдруг боковая дверь распахнулась, и на пороге очутился измученный, поседевший человек с горящими глазами. Узнать Мамонта было трудно...
— Ваня, — сказал он. — Какие на хрен цветы тебе. Не валяй дурака. Это тот самый, Любовь Николаевна.
— Да вижу, что тот самый, — проронила она.
— Я тебе когда телеграмму посылал, Вань? — с болью и укором, совершенно чужим голосом спросил Мамонт. — А ты когда явился?.. Я вот теперь заболел.
— Погоди, Саша, — Иван Сергеевич обнял какое-то безвольное, расслабленное тело Мамонта. — Я тебе все расскажу... все по порядку.
Старуха повязалась белым платком, взяла корзину и гладкую высокую палку.
— По грибы пойду, — сказала она. — Маслята по старым дорогам пошли.
Старуха специально уходила из дома, чтобы дать им поговорить. Нужно было срочно избавиться от Августы!
— Любовь Николаевна! Там у палисадника моя жена. Возьмите с собой?
— Да я не привыкла с людьми ходить, — заворчала она. — Одной лучше, никто не мешает...
— Очень прошу вас! — взмолился Иван Сергеевич. — Ну что ей слушать мужские разговоры?
— Думаешь, со слепой старухой интереснее будет?
— Пусть прогуляется! Она очень ласковая! Не в тягость...
Старуха махнула рукой и сняла со стены вторую корзинку.
Они остались вдвоем, смотрели друг на друга и молчали. Иван Сергеевич понял, что Мамонт действительно болен: за восемнадцать лет знакомства и дружбы он впервые видел его в таком состоянии.
— Кто у тебя там? — наконец спросил Мамонт, кивнув на улицу.
— Профессиональная разведчица, — усмехнулся он — язык не повернулся сказать «постельная». — Служит у двух господ и мне прислуживает. Не она, так бы и не свиделись.
— Не рассказывай, я про тебя теперь все знаю, — тяжело и без интереса проговорил Мамонт. — И про нее слыхал... Говорят, ты хорошо устроился в «Валькирии»?
— Пока неплохо...
— Ну и работай, — отмахнулся Мамонт и вообще потерял интерес. Распахнул боковую дверь, вошел в комнату и сел на кровать, бросив безвольные руки.
Иван Сергеевич вошел за ним следом, устроился рядом.
— Что, укатали сивку крутые горки?
Он помолчал, тупо глядя перед собой, и согласился:
— Укатали, Ваня, укатали... Плохо мне, душу мою вынули.
— Интересно! — пытаясь взбодрить его, засмеялся Иван Сергеевич. — Кто смог из Мамонта вынуть душу?
— Понимаешь, Ольга потерялась! — вдруг вскинулся он. — Ушла и нет до сих пор. А родители молчат...
— Кто такая?
— А, ладно, — снова съежился Мамонт. — Все одно к одному...
— Скажи мне толком, Саня, что с тобой? — Иван Сергеевич приобнял Русинова, тряхнул за плечо. — На тебя весь мир смотрит, а ты раскис, как лапоть...
— Я изгой, Ваня! Авега был прав... Неужели мой рок — навечно остаться изгоем? Всю жизнь таскаться с клюкой?.. Ох, как обидно!
Мамонт заскрипел зубами, смял ладонями лицо и замер. Иван Сергеевич вспомнил давние наставления Мамонта своим сотрудникам — в самых невероятных ситуациях сохранять психическое равновесие. Другими словами, повиноваться року, даже если тебя поставили к стенке и навели ружье.
— Ты что задергался, Мамонт? — грубо спросил он. — Ну-ка давай выкладывай все свои новости, планы!
