сами будут служить тебе. Выбор все еще за тобой! Решай!
Я из-за спины отца Алеши показал Альене большой палец, но девчонка только свирепо нахмурилась.
– Эй, ты же не послушаешь совета этого, так называемого ангела?!! – вылез Ксефон. – Ведь ясно же, что она сговорилась с этим… этим…козлом хвостатым.
– Сговорились ангел и черт? – усмехнулся священник.
– И что? – Ксефон уставился на него. – Ведь были случаи, когда ангелы переходили в черти, а черти в ангелы. А тут и особо глазастым быть не надо! Видно же, что она втрескалась в этого Эзергиля…
Треск. Шлеп.
– А-а-а-а!!!! – Ксефон рухнул от удара увесистой метлы прямо на воткнутые в землю углом кирпичи, огораживающие тропинки. Альена занесла метлу еще для одного удара, но не успела – мой пинок под зад Ксефону опередил. Ксефон подскочил в воздух, продолжая что-то вопить, но благоразумно не стал качать права, а попятился к калитке перед нашим сдвоенным натиском. Альена отбросила метлу и вокруг ее головы образовалось свечение. За моей же спиной словно тьма сгустилась. Ксефон, похоже, струхнул. Он вдруг прервал свою ругань и икнул. Постарался отодвинуться от нас как можно дальше.
– Вы сумасшедшие, – прошептал он. – Вы совсем рехнулись!!! Эзергиль, я все доложу господину Викентию!!! Тебя накажут!!! Тебя выгонят из школы!!!
Я молча нагнулся и вырвал из дорожки кирпич. Ксефон опрометью бросился со двора. Только калитка хлопнула. Я откинул кирпич в сторону и усмехнулся.
– Как он мне надоел! Придурок, – добавил я чуть погодя.
Только сейчас мы с Альеной оглянулись и заметили, что все остальные смотрят на нас с немым ужасом. Мы переглянулись. Вот еще проблема. А нам ведь бежать надо. Причем срочно. К счастью, священник все-таки не растерял свои мозги. Был ли он испуган, как остальные или нет, но взял себя в руки он довольно быстро. Вскоре мы покидали дом.
– Подожди, – попросила вдруг Альена. Она метнулась к мастерской. Я ощутил ток силы. Потом Альена вышла.
– Хм, ты уверена, что это хорошая идея? – поинтересовался я.
Альена пожала плечами.
– Он действительно хороший художник. И он работал над теми картинами почти всю жизнь. Как представлю, что тут сделает та орава, что заявится после нас… бр-р-р.
Хм. Кто я такой, чтобы осуждать? У нее свои наставники есть. Пусть дядя объясняет ей о невмешательстве.
Успели уйти из дома мы в самый последний момент. Слишком шикарные для этой улицы машины показались из-за поворота как раз тогда, когда мы нырнули в узкий проход между домами. Я чуть задержался и видел, как четверка машин замерла перед домом художника и из них стали выходить люди. Некоторые были в достаточно элегантных костюмах, другие в брюках непонятного происхождения и майках. Но у всех я ощущал наличие оружия. Вот они огляделись и уверенно направились к калитке.
Дальше я смотреть не стал и побежал догонять остальных.
Художник вывел нас на небольшой пустырь за домами и провел нас вдоль кромки леса. Потом мы поднялись на небольшой холмик, покрытый кустарником. Сначала я не понял, чем это место привлекло внимание Григория Ивановича. Потом сообразил. Отсюда был отлично виден двор его дома. При этом увидеть нас сквозь густые заросли не представлялось возможным. Священник тоже сообразил это. Он открыл было рот, чтобы что-то высказать художнику, посмотрел на него и промолчал. Видно понял, что тому сейчас не очень хорошо. Дело даже не в доме, в котором ходят чужые и враждебные люди. А в картинах, в которые художник вкладывал свою душу и которые сейчас был бессилен спасти. Я посмотрел на немую муку Григория Ивановича. Сказать, что ли? Покосился на Альену. Та, плотно сжав губы, внимательно смотрела на художника. Вздрогнула, словно почувствовав мой взгляд, и обернулась ко мне. Покачала головой. Я пожал плечами. Она все это затеяла пусть сама и разбирается.
– Вы могли бы спасти картины, – заговорил вдруг со мной священник. – Вы же видите, как они важны для него.
Я молча плюхнулся на землю. Устроился поудобнее в кустах и только тогда ответил:
– Насчет спасти не знаю. В конце концов, я черт, а не армия спасения. По этому поводу разговаривайте с Альеной.
Священник хмыкнул и отошел. Я же остался наблюдать за домом. Интересного ничего не было. Бандиты по-хозяйски прохаживались по саду, заглядывали в мастерскую, обыскивали дом. В общем, вели себя крайне нахально.
– Вы не совсем верно понимаете это, – услышал я за спиной голос Альены. Оглянулся. Оказалось, что, воспользовавшись остановкой, Виктор Николаевич попытался расспросить Альену о Нем. О Рае и Аде. Короче, завел философскую беседу. К разговору стали прислушиваться и остальные. Даже Григорий Иванович отвлекся от наблюдения за собственным домом. Прислушался и я.
В общем-то Альена честно пыталась растолковать, что к чему. И не ее вина, что ее просто не понимали. Люди! Они так привыкли верить во что-то общеизвестное, что просто не хотели подумать сами.
– То есть, Бог создал Землю? – поинтересовался Алеша. Н-да. Ну ладно, мальчишке простительно.
– Нет, – терпеливо ответила Альена. – Он создал законы, по которым смогло возникнуть все сущее. Вы же знаете! Как у вас написано? Сначала было Слово! А что такое Закон? Это и есть Слово. Он дал свое Слово и определил, как все будет происходить. А потом дал Слово, по которому смог появиться разум.
Тут же последовали другие вопросы. Я некоторые время слушал, как Альена честно пытается отвечать. Но ее не понимали. Наконец я не выдержал. Перекатившись по земле, я повернулся к ним и приподнялся на локтях.
– Ребята, могу сразу ответить на все ваши вопросы, что вы сейчас задаете. Так сказать, универсальный ответ на все, что вы спросили. Вы пытаетесь узнать ответы на свои вопросы у кого-то. Ищете их непонятно где. И все равно не верите тому, что находите и тому, что говорят. Так не ищите ваши ответы вовне. Ищите их внутри себя. И те, что вы найдете и будут верными.
Я молча отвернулся и продолжил наблюдение за домом, не обращая внимания на озадаченные взгляды окружающих. Только священник был задумчив.
– А как тогда быть с раем и изгнанием из него? – едко поинтересовался Ненашев.
Комплекс, что ли, у него какой развился? Чего он прицепился? Похоже, что убедившись в реальности чертей и ангелов, он искал способ каким-то образом опровергнуть наши рассказы.
– Ага. С раем и изгнание из него, – не менее ехидно отозвался я, снова поворачиваясь к собеседникам. – Давайте-ка порассуждаем. С логикой у вас все ведь в порядке?
– Ты о чем? – осведомился Ненашев.
– О логике. Всего лишь о логике. Раз уж представители именно нашего племени поспособствовали, так сказать, изгнанию людей из рая, то отвечу вам я, а не Альена. Так вот, давайте немного подумаем. Я понимаю, что это трудно, но постарайтесь. – Виктор Николаевич нахмурился, но промолчал. Слушал. – Вот представьте, что вы приходите домой из аптеки. Вы купили какое-то лекарство. Что вы первым делом делаете? Конечно же ставите его на самое видное и доступное место. Потом берете за руку Алешу и подводите его к этому лекарству. И говорите: «Смотри, сын мой. Это лекарство. Оно очень вкусное, но вредное. И тебе его трогать нельзя. Обещай, что не тронешь его!» «Обещаю», – отвечает послушный сын и не трогает. Правильно?
– Ты издеваешься? – не очень вежливо поинтересовался Ненашев.
– Неужели? Мой рассказ вы восприняли как издевательство? Тогда почему же вы так же издеваетесь над Ним? Почему Ему в логике отказываете? Вы, человек, догадываетесь от ребенка спрятать то, что для него может быть опасным, причем прячете как можно дальше и в тоже время, полагаете, что Он выставил Плод Познания на самом видном месте, ограничившись запретом. Где логика? Или вы Его полагаете глупее себя?
– И где же логика? – поинтересовался, не выдержав повисшей паузы, Григорий Иванович. Хм, а я и не заметил, что уже все слушали меня затаив дыхание.
– Где логика, где логика, – буркнул я. – А вам не приходило в голову, что Он хотел, чтобы плод попробовали?
– А зачем тогда запрещать? – поинтересовался священник.
– А затем, – буркнул я. – У детей есть период, когда они слепо верят своим родителям. Когда воспринимают каждое их слово, как откровение. И сомнение в непогрешимости родителей – первый признак взросления. Беда в том, что этот ваш любимый Адам так и не удосужился повзрослеть. Сколько он там по вашим хроникам жил? Восемьсот лет? И что он за это время сделал, кроме перевода пищи в… э-э, – я покосился на Альену. – В общем, кроме перевода пищи? Он создал какой-нибудь шедевр? Нарисовал великую картину? – поинтересовался я у художника. – Помог страждущему? – Поворот в сторону священника. – Что-то изобрел? – Я развернулся к Ненашеву. – Нет, ему просто скучно стало. Ну, отец, понятно, терпелив. Скучно? Пожалуйста, вот Ева. Вдвоем не скучно. Может, она тебя, идиота, вразумит и объяснит, что пора взрослеть. Нет. Она тоже не лучше оказалась. Как вы, люди, все-таки не любите что-то делать!
– Ты настолько уверен в Его мыслях? – поинтересовался священник.
– Уверен, – отрезал я. – Это Он сам говорил нам, когда просил повлиять на своего сынка. Зачем он, по-вашему, создавал Разум? Чтобы запереть его в Эдеме? Он создавал помощников себе! Помощников! Тех, кто разделит с ним его груз. Как вы не поймете. Он терпеливо ждал эти восемьсот лет. Ждал, когда же его сынок повзрослеет. Ждал, когда тот подойдет к нему и скажет: «Прости, отче наш, не могу больше тут сидеть. Я не пойму, зачем живу. Зачем, ты наделил меня мыслью, если я не пользуюсь ей? Зачем ты наделил меня свободой воли, если я безволен? Зачем я живу, если не знаю смысл жизни?» И тогда бы обрадованный отец сказал бы: «Давно я ждал от тебя, сын мой, этих слов. С того момента, как появился ты. Подойди к Древу и вкуси Плод Познания. Раз ты задаешь мне эти вопросы, то теперь ты готов вкусить его. Иди и вкуси». Хм, как бы ваша жизнь изменилась, если бы все произошло так. А что вместо этого? Тьфу.
Я оглядел слегка ошарашенные лица собеседников. Священник беспомощно смотрел на Альену, словно ожидая ее опровержения. Но Альена только кивнула.
– Эзергиль прав. Вы, люди, так ничего и не поняли. Адама наказали не за то, что он, в конце концов, попробовал плод. А за то, что оправдывался.
– Угу, – вмешался я. – Ух, сколько тогда пришлось поработать нам, чтобы, в конце концов, заставить Еву и Адама
