– Крамер? Крамер, с тобой хотят поговорить.
– Морган, я же попросил не тянуть время. Какого черта?
– Это доктор Валентайн, Крамер. Она здесь и хочет сказать тебе пару слов. Ты разрешишь ей?
Лидия. Я смотрю на блок переговорного устройства, как будто это ядовитое насекомое, прилепившееся к стене. Лидия, милая, зачем ты пошла на это, зачем дала себя уговорить? Ведь это же не могла быть твоя идея, убеждать спятившего подопытного? К тому же до сих пор влюбленного в тебя. Проклятие, разве мы не достаточно уже сказали друг другу?! Лидия?
– Я слушаю, – говорит безнадежно спятивший сукин сын, подопытный объект один-девять, по кличке Крамер. – Я весь внимание, Лидия.
И его, моя рука, нажимает клавишу «прием».
– Крамер, Крамер, Крамер, – шепчет Лидия. Ее звенящий, насыщенный электронными хрипами шепот разносится по всей крохотной коробке эвакуационного тамбура. – То, что ты делаешь ужасно, ты ведь сам это понимаешь. Верно? Мы не хотим тебе зла, Крамер, я не хочу тебя зла. Ты веришь мне? Ответь, Крамер. Ответь.
Моя рука тянется к кнопке «ответ», но останавливается на полпути. Ты и так знаешь, что я скажу.
– Крамер, все, что произошло было ошибкой. Одной огромной ошибкой, – я представляю, как красиво округляются ее губы, выпуская три «О», – Но все еще можно исправить, понимаешь? Не надо доводить до крайностей, отпусти полковника и?
– Лидия, – я невежлив, перебивая даму, но куртуазность тоже не входила в программу моего обучения. – Дорогая, можно я задам тебе один вопрос?
Секундная пауза. Шорох помех в динамике.
– Да, разумеется, Крамер. О чем ты хочешь спросить?
– Что означает «А» в названии препарата, которым вы нас кололи? Всегда хотел это знать.
Я представляю вытянутые от удивления лица по ту сторону переговорного устройства. Слышу непонимание в голосе Лидии.
– Но зачем?
– Просто ответь, – я снова проявляю невоспитанность. – Могу же я проявить любопытство?
«Не все ли тебе равно, каким образом тянуть время, пока Морган пытается связаться с верховным командованием?», – вот, что я могу, но не хочу добавить к сказанному.
– Да, конечно, – Лидия все еще оправляется от удивления. – Я… это означает « антропос ». Или «Адам», я не помню точно. Можно спросить у?
– Не надо, Лидия. Я так и думал, догадаться было несложно, – я делаю паузу, чтобы дать отдых измученной гортани. – Знаешь, «Адам» мне нравится больше. Это название точнее отражает сущность Проекта, как ты считаешь?
– Как ты считаешь?
Голос Объекта 1-9, раздававшийся в главной лаборатории Проекта, звучал искаженно и неузнаваемо. Доктор Лидия Валентайн потянулась к клавише «ответ», но замерла. Вопрос был риторический.
– Я чувствую себя, как Адам в первые дни творения. Мир еще не познан и полон соблазнов. Запретный плод далеко не самый разрушительный из них. Да. Что такого в наготе, Лидия, и зачем наряжают покойников, если они все равно достанутся червям? Чего вы стыдитесь?
И снова ее бывший подопечный не дал ей времени на ответ. Хрипло прочистив глотку, он продолжил:
– Во мне нет стыда, Лидия. Нет страха перед непознанным. Я тот Адам, которого соблазняла Лиит, женщина-демон, бывшая до Евы. Ее слова как мед, но в них погибель, грех, неизвестный мне доселе. Ведь все, что я совершал до сегодняшнего дня, нельзя назвать грехом? Плод познания был вручен мне против моей воли. Убивал я лишь понарошку. Даже в чревоугодии меня не упрекнуть.
Из динамика донесся короткий смешок.
Я чист, как не согрешивший еще Адам, и подобно ему отвергаю тебя, моя Лиит. Моя дорогая Лидия, моя прекрасная соблазнительница. Прости и ты меня. Передай этому говнюку Моргану, что если он через сто восемьдесят секунд не отчистит туннель и не откроет дверь, я согрешу впервые. И выпущу мозги полковнику Бауэру. Да. Прощай, Лидия. Переговоров больше не будет.
В динамике оглушительно громыхнуло и взвизгнуло. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском статического электричества. Лидия нервно поправила темную прядь волос на виске. В поле ее зрения вплыло лицо майора Моргана, распухшее и белое как полная луна. С покрасневшим от телефонной трубки ухом и дрожащими губами. Он очень нервничал и каждые десять минут пил «Алька-Зельцер», борясь с нестерпимой изжогой.
– Что это было? – спросил он. – Он выстрелил?
– Да. – доктор Валентайн взглянула на оживленно жестикулирующих техников, – Разбил переговорное устройство. Что сказал генерал Андерсон?
Морган болезненно сморщился, став похожим на проколотый мяч для водного поло.
– Генерал собрал совещание. На нем присутствует господин вице-президент, двое конгрессменов?
– Короче, всю ответственность за принятое решение возлагают на вас, – безжалостно подвела итог Лидия. Бледное лицо Моргана «сдулось» еще сильнее. – Этого следовало ожидать. Вы слышали, что сказал беглец, майор?
– Слышал. Вы считаете, он способен выполнить угрозу?
Лидия закусила губу.
– Я в этом уверена, – ответила она после некоторого промедления. – Наш бывший подопытный сошел с ума. Его мозг не выдержал нагрузки стимулирующих препаратов. Я настаиваю на том, чтобы его требования были выполнены. Этим вы, возможно, сохраните жизнь полковнику Бауэру.
«И Крамеру», – вот, что может, но не хочет добавлять она.
Я кручу в руках пистолет. Смотрю на скорчившегося у стены полковника. Три патрона. Я разбил переговорник рукояткой. Сто восемьдесят секунд. Минуло уже больше половины.
Все-таки я не смогу сделать то, что пообещал Моргану. Симулятор одно, в реальности по другому. Я убийца, а не мясник.
Одна пуля. Точно между глаз. Никаких мучений. Никаких луж крови, запоздалых молитв, бессмысленных просьб о пощаде. Пощады не будет. Чистая и быстрая работа.
Сто девятнадцать, сто двадцать, сто двадцать один.
– Полковник, Густав, – он медленно поднимает голову. Фуражка потерялась, редкие седые волосы торчат в разные стороны. – Вы спрашивали про ошейник.
Он молчит, смотрит сквозь меня. Его мысли очень далеко сейчас. Я не хочу, чтобы он умер, не узнав ответа на свой вопрос.
– Вы спрашивали, почему не сработал мой ошейник, – в его глазах появляется прозрачный блеск, бледное подобие любопытства. – Я его закоротил. Ручкой, той самой, которой ткнул вам в бедро. Это оказалось проще, чем я думал. Мне хватило нескольких секунд, пока банановая кожура висела на видеокамере. Теперь вы знаете.
Он сомнамбулически кивает. Я пальцем оттягиваю предохранитель. Сто семьдесят восемь, сто семьдесят девять. Дверь все еще закрыта, горит красный огонек. Сто восемьдесят.
Все.
– Крамер, – не знаю, что он хочет сказать и не собираюсь слушать.
Потяжелевший пистолет оттягивает руку. Я все равно поднимаю его и нацеливаю в точку чуть выше переносицы Бауэра.
– Крамер.
Прости и ты меня, полковник.
Металлический лязг. Шипение гидравлики. Красный огонек мигнув, сменяется зеленым. Дверь медленно поворачивается вокруг своей оси. Я быстро укрываюсь за Бауэром.
Ярко освещенный цепочкой галогенных ламп туннель пуст. Пуст! На бетонном полу розовый комок
