Роджер глубокомысленно кивнул:
– Немного резковато, но по сути верно. Да, на мой взгляд есть основания предполагать, что центральная роль во вселенной отводится сознанию.
– Все это очень интересно, но в данных обстоятельствах чересчур отвлеченно, – в голосе Джоанны был лед. Этот академический диспут ее безумно раздражал, и она даже не пыталась это скрывать. – Сейчас нам нужна не абстрактная теория о жизни, смерти и вселенной – сейчас нам надо выяснить, причастно ли «явление», которое мы создали или вызвали, к этим смертям.
Пит кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и сказал:
– А почему бы вам не спросить у него самого?
Джоанна посмотрела на него с изумлением:
– Ты серьезно?
– Ну, если у кого-нибудь есть идея лучше...
Но идеи ни у кого не было.
– Одна загвоздка, – сказал Роджер. – Как узнать, правду оно нам скажет или нет?
Пит пожал плечами, признавая, что не может ответить на этот вопрос.
– Пусть это будет просто отправной точкой наших рассуждений. Я только хотел спросить у Адама – причастен ли ты к смерти наших товарищей?
Откуда-то со стороны книжных шкафов донесся громкий звук, похожий на удар молотком. Пит вскочил на ноги и начал озираться по сторонам. Все остальные смотрели в одном направлении, но ничего не видели – да и не могли увидеть.
Несколько мгновений они стояли неподвижно, затаив дыхание. Потом Пит чуть слышно произнес:
– Один стук – «да».
Сэм тут же накинулся на него:
– Пит, Бога ради, тебе-то уж просто стыдно принимать всерьез всю эту чепуху. Это не более чем отражение наших же страхов.
Уорд поднял руку:
– Нет, давайте продолжим.
– Неужели вы действительно надеетесь таким образом что-то выяснить? – поразился Сэм. Он всегда считал Райли самым здравомыслящим из группы.
– Возможно.
Сэм, поколебавшись, сдался:
– Ну ладно, раз вы все так хотите...
Джоанна повернулась к книжным шкафам и задала вопрос:
– Кто ты? Калиостро? Раздалось два резких удара.
– Значит, ты Адам?
Один удар.
Сэм отвернулся, всем своим видом давая понять, что считает этот спектакль просто глупым.
– Адам, – спросила Джоанна, не обращая на это внимания. – Это ты вызвал гибель Барри и Дрю?
Один стук – четкий и уверенный. Решив идти до конца, Джоанна спросила:
– Зачем?
Сообразив, что на этот вопрос нельзя ответить «да» или «нет», она стала думать, как его переформулировать, но Пит уже достал с полки листы бумаги.
– Нам нужен алфавит, – сказал он. – Я напишу буквы, и мы устроим импровизированный сеанс. Но, может, у Сэма есть готовая доска в запасе?
– Ничего у меня нет, – резко ответил Сэм, но, заметив, что Пит смутился, добавил: – Нет-нет, продолжай. Давайте сами сделаем буквы.
– Мне кажется, это не потребуется.
Роджер произнес эти слова с такой странной интонацией, что все обернулись и уставились на него. Он смотрел на окно, к которому только что подходил. Джоанна вскочила с подоконника и отошла к остальным. На запотевшем стекле были выведены три слова и восклицательный знак:
JOIE DE VIVRE!
Глава 32
Первым порывом Джоанны было бежать прочь от этого места и от этих насмешливых и одновременно зловещих слов. Но расстояние не спасло бы ее, она это понимала. В физике существует понятие искривленного пространственно-временного континуума, но до сих пор оно оставалось абстрактным. Внезапно оказалось, что это точное описание той сюрреалистической ловушки, в которую угодили Джоанна и те, кто был рядом с ней.
Пит, белый как полотно, держался за живот. Казалось, он зажимает руками рану и вот-вот упадет лицом вниз. Уорд Райли стоял неестественно прямо и неподвижно, не сводя глаз со зловещей надписи. Роджер Фуллертон втянул голову в плечи, словно признавая свое полное бессилие перед случившимся. Один Сэм проявил то, что при нормальных обстоятельствах можно было бы назвать смекалкой: он схватил фотоаппарат и начал с пулеметной скоростью щелкать кадр за кадром, словно папарацци, застигнувший свою жертву в дверях ресторана.
Джоанна вновь разозлилась на него. Ей хотелось заорать на Сэма и обвинить его в том, в чем она уже его обвиняла, – только на этот раз хлестче, потому что теперь все было гораздо хуже.
Адам здесь, в одной с ними комнате, он переворачивает их жизнь и все, во что они верили, с ног на голову, а этот знай себе щелкает фотоаппаратом, как какой-то придурок на пляже!
Кто-то ласково коснулся ее плеча. Фуллертон стоял рядом с ней, и в глазах его было участие. Джоанна подумала – как это странно: всего несколько минут назад она смотрела на него с тем же выражением. Она открыла рот, чтобы сказать ему что-нибудь или пошутить, но из горла ее вырвались рыдания. Роджер заботливо усадил ее на диван, и она благодарно кивнула ему. Он протянул руку и отвел ей со лба выбившуюся прядку таким нежным движением, что глаза Джоанны наполнились слезами. Сэм опустился перед ней на колени и, с тревогой глядя в ее лицо, взял ее за руку.
– Ты как?
– Все хорошо.
Слова выходили легко и гладко. Звук собственного голоса заполнил пустоту, от которой Джоанна боялась взорваться.
Самое худшее миновало. Реальность – или нечто похожее – начала возвращаться.
Джоанна скользнула взглядом по фотоаппарату на шее у Сэма. Сэм улыбнулся застенчиво и виновато:
– Я должен был это заснять. Такое не каждый день увидишь.
Джоанна хотела засмеяться, но боялась, что вместо смеха у нее вырвется что-нибудь другое. Поэтому она просто помотала головой и чуть крепче сжала его руку.
– Не бойся, – сказал Сэм. – Оно не может причинить нам вреда.
Этого ему не следовало говорить. Джоанна отняла у него руку, и ею снова овладел гнев.
– Как ты можешь так говорить! Оно уже убило Мэгги, Барри и Дрю.
– Этого мы не знаем. Мы этого не знаем, и я в это не верю.
Остальные смотрели на них, но Джоанна не чувствовала ни капли смущения. Это касалось всех и то, что говорил один, имели право услышать другие.
– Тогда во что же ты веришь, Сэм? Не расскажешь ли нам, что же, по-твоему, здесь происходит?
– Все это мы делаем сами. Мэгги умерла от сердечного приступа, Дрю и Барри погибли в аварии. Мы ищем объяснения, – он показал на окно, – и это тоже мы написали.
