глаза всегда были прищурены от нещадного солнца пустыни. Темные очки он не признавал: это баловство для городских неженок.
Утром, как всегда перед поездкой в город, он побрился, хотя теперь седые усы за неделю почти не отрастали. Перчаток он тоже не носил: с такими мозолями на ладонях — наверное, они проросли уже до самых костей — перчатки ни к чему. Главным украшением его костюма и предметом гордости была внушительного размера серебряная пряжка с бирюзой в виде цветка тыквы — по размеру она вполне могла служить подставкой для стакана с прохладительным напитком.
Маккэррон приезжал со своего ранчо в городок за почтой только раз в неделю. Этого ему было вполне достаточно для общения с людьми.
Когда старый ковбой вошел, дверь, как всегда, скрипнула. Маккэррон хорошо знал одну шаткую половицу и поэтому осторожно поставил левую ногу подальше.
— Здорово, Оскар, — приветствовал его хозяин лавки Фрэд. Он стоял у прилавка, опершись на него локтями, и даже не удосужился пошевелиться, только повел глазами.
— Фрэд, — выдавил старик, не стараясь казаться вежливым. Когда тебе восемьдесят, менять привычки поздновато.
— Почта есть?
Он и понятия не имел, какая у Фрэда фамилия. Хотя Фрэд купил лавку у супружеской пары индейцев-навахо уже пятнадцать лет назад. Маккэррон считал его чужаком. Старики-навахо торговали здесь лет тридцать пять, если не больше. Они были свои, а Фрэд… ну кто его знает, что он за человек.
— Мы тебя ждали, Оскар. Для тебя, кроме газет и всего прочего, есть еще письмо с Гавайев. На штемпеле
Перл-Харбор. Заказное. Ну что скажешь?
— Скажу, не твоего ума дело. Давай почту.
Оторвав локти от прилавка, Фрэд пошел в заднее помещение, где был склад и маленькое почтовое отделение. Маккэррон отряхнул белую пыль пустыни с куртки и штанов. Теперь их вздумали называть «джинсами», ну а для него это, как и раньше, рабочие штаны «дангери».
Вернулся Фрэд с почтой: газета, рекламе открытки фондов, вымогающих пожертвования, счета… Ничего особенного, кроме плотного конверта из оберточной бумаги.
Взяв всю пачку, Маккэррон, превозмогая любопытство, нарочно сначала проглядел все остальное, а то ведь от Фрэда просто так не отвяжешься. Реклама и прочий бумажный мусор пригодятся для разжигания костра, когда по дороге домой он остановится на ночлег под открытым небом. Наконец добравшись до конверта, он прищурился и прочел на штемпеле:
Гавайи, Гонолулу. Обратного адреса не было.
Фрэд навалился на прилавок, нетерпеливо постукивая костяшками и моргая карими глазами. «Ишь ты, даже рот раззявил, а щеки-то как развесил! — покосился на него старик. — Еще пара лет, и физиономия у него станет точь-в-точь бульдожья».
— Ну что же ты не открываешь? — не выдержал Фрэд.
— Как бы не так! Размечтался! — огрызнулся Маккэррон.
Никогда не простит этому хаму, что два года назад он вскрыл его посылку, когда Оскар задержался и приехал за почтой на день позже Зычного. В посылке был набор видеофильмов из серии «Морские победы». Маккэррон обожал фильмы про вторую мировую войну.
Фрэд тогда был просто в шоке, разумеется, не из-за содержания фильмов (Маккэррон подозревал, что хозяин лавки предпочитает фильмы с девочками), а из-за самого факта, что Оскар Маккэррон заказал себе видеофильмы. Он и представить себе не мог, что у старика есть телевизор и видеоплеер: настолько это противоречило тщательно отработанному образу фермера-отшельника, не признающего достижений цивилизации.
Для всеобщего обозрения на ранчо Маккэррона, кроме жилого дома из саманного кирпича, был сарай и насос, качавший из водоносного пласта Уайт-Сэндз [7] чистейшую, сладковатую на вкус воду. А на самом деле в доме были электричество, ванна и все прочие удобства. Был не только телевизор с видеомагнитофоном, но даже припрятанная за домом спутниковая антенна. Он купил все это в Альбукерке, привез и установил, не сказав никому ни слова. Маккэррону нравился образ «старого чудака», но только не в ущерб собственному удобству.
Надо отдать должное Фрэду: он, судя по всему, все два года держал рот на замке, но простить обиду Маккэррон все-таки не мог.
— Да ладно тебе, Оскар! Я целый день жду, когда ты придешь, увидишь письмо и обрадуешься.
— Как мило! Того гляди, предложишь мне выйти за тебя замуж, как какой-нибудь педик из Калифорнии. — Шлепнув нераспечатанный конверт на стопку почты, он сунул все под мышку. — Если там есть что-нибудь интересное для тебя, узнаешь об этом в следующий четверг. — Он повернулся и вразвалочку пошел к двери, на этот раз нарочно наступив на скрипучую половицу.
Дневная жара еще давила, но желтое, как масло, солнце уже склонялось к черным вершинам гор Сан-Андрес.
Увидев хозяина, кобылка нетерпеливо забила копытом. На улице было пусто, и Маккэррон позволил себе довольно улыбнуться. Славная кобылка! Любит поездки в город не меньше хозяина.
Старик сгорал от нетерпения узнать, что же в таинственном конверте, но гордость не позволяла ему вскрыть письмо прямо тут, перед лавкой: Фрэд наверняка следит за ним в засиженное мухами окно.
Отвязав поводья, старик сел в седло, запихнул почту в седельную сумку и направил коня на восток, где простиралась безжизненная пустыня ракетного полигона Уайт-Сэндз.
Маккэррон по привычке, не глядя, нашел ворота в заборе из колючей проволоки, ограждавшей огромный полигон по всему периметру, открыл их и, заехав за ограду, закрыл за собой.
Он нащупал в кармане старый, потертый пропуск, который ему выдали так давно, что теперь, пожалуй, вряд ли жив хоть один из тех, кто его подписывал. Уже несколько лет право Оскара Маккэррона проходить на территорию полигона не оспаривал никто, даже лихие молодчики из военной полиции, сломя голову гонявшие по ослепительно белому гипсовому песку на своих вездеходах. Но Маккэррон уважительно относился к властям и государству вообще, ведь Дядя Сэм сделал ему немало хорошего.
Да и портить отношения с молодыми вояками-патриотами тоже ни к чему: им везде мерещатся враги отчизны, даже в этой забытой Богом пустыне. С такими шутки шутить — себе дороже.
Маккэррон ехал к темневшим впереди низким, скалистым предгорьям. Пустыня здесь была ровная, как стол, и совершенно голая, словно ее обработали гербицидами. Там, впереди, она спускалась в кольцо вулканических гор. Наверное, поэтому здесь и решили провеет первые испытания атомной бомбы.
Когда-то давно все эти земли принадлежали семье Оскара Маккэррона. Толку от них было чуть: фермерством тут не прокормишься, да и добывать нечего — бросовые земли, хуже не найти во всем Нью- Мексико. Но в 1944 году ими вдруг заинтересовался «Манхэттен Инжиниринг» и предложил Маккэрронам продать их. Отец с радостью согласился и продал довольно недорого, но значительно дороже их настоящей стоимости.
А потом ему неплохо заплатили еще и за то, что он дал согласие на изменение документов в Земельном управлении: его имя не упоминалось в архивных записях, сделка о передаче земли была произведена тайно, и появился новый, фиктивный договор об аренде, заключенный между правительством и мифической семьей фермеров Макдоналдс.
Правительство и те, кто работал для Манхэттенского проекта, построили ферму и мельницу и сочинили правдоподобную сказочку про семью Макдоналдс, которые жили в Тринити-Сайт. Только потом, в июле 1945-го, когда там произвели испытания ядерной бомбы, Маккэррон понял, зачем понадобилась вся эта секретность. Ядерный взрыв произошел якобы на заднем дворе фермы. Но ни репортеры, ни позднее противники ядерного оружия никаких фермеров Макдоналдс, естественно, не нашли.
Отец Маккэррона заключил с властями еще одну сделку. Это было в самые тяжелые годы второй мировой войны, когда немцы победно шествовали по Европе, а Японская империя укрепляла позиции в Тихом океане. Все больше и больше американских солдат гибло в боях, и отцу Маккэррона совсем не хотелось прочитать имя своего молодого, здорового сына в списках убитых, пропавших без вести или раненых. Он согласился на тайную сделку по передаче земли в обмен на освобождение сына от воинской
