Деткин рванул дверь, и Зоя предстала перед мужчинами в засаленном халатике, босиком и в бигудях. Звонок продолжал неистово верещать, художники и Совкова тупо взирать друг на друга. Наконец взгляд женщины стал более осмысленным. Она узнала своих подопечных.
– Спятили? Ночь на дворе.
Деткин ударом кулака утихомирил звонок.
– Напакостила, а теперь барыню строишь?! – закричал он.
– Где Шура?! Отвечай, Совкова. – Цыпловский впился в Зою глазами.
Та непонимающе мотала головой.
– Какая еще Шура? Что вам нужно? Сейчас милицию вызову.
– Ты уже вызвала. Из моей мастерской забрали Девушку, и я не могу попасть к себе. Давай дубликат ключей, – потребовал Темлюков.
– Достукались, – злорадно улыбнулась Зоя. – Девку забрали, и поделом. Сами нарушаете. У вас нет права в мастерских ночевать. По закону нежилой фонд для жилья использовать запрещено.
– Ты нам здесь законы не читай. Где Шура?
– А я почем знаю? Пускай вам в милиции скажут. Идите туда.
Совкова с каждой минутой все больше наглела, и художники уверились, что дело с Шурой ее рук.
– Мы там уже были. Девушки в нашем отделении нет.
Это известие Совкову озадачило. Она сперва подумала на своего гэбиста, тот мог спровоцировать задержание Шуры.
– Вы на меня не наскакивайте! – закричала Совкова, переходя в наступление. – Не на луне живете.
У нас власть советская еще не кончилась. На вас управа живо найдется.
– Давай ее задушим, – предложил Деткин.
– Хорошая мысль, – поддержал Цыпловский.
– Задушим и спустим в унитаз, – добавил Грущин.
Хоть Темлюкову было не до смеха, он с трудом сдержал улыбку, и подыграл:
– В унитаз целиком она не войдет. Придется расчленить.
Совкова побледнела и попыталась юркнуть в квартиру, но Деткин успел захлопнуть дверь, оставив Совкову на лестничной площадке.
– Говори, тварь, где Шура? – угрожающе зашипел он, наступая на женщину и пристально глядя ей в глаза.
– Не знаю, я ни при чем. Я сама знать ничего не знаю, – заикаясь, проговорила Зоя.
– Ладно, – смилостивился Деткин. – Не будем тебя душить. Давай дубликат ключей от мастерской Темлюкова и спи дальше.
– Ключи в ЖЭКе. У меня дома их нет, – пролепетала Совкова, переминаясь босыми ступнями, – Пошли в ЖЭК, – приказал Грущин.
– Как же я пойду, не обумшись, – заныла Зоя.
И, поняв, что дверь ее квартиры захлопнута, а ключа у нее нет, завыла.
– Ничего, мы тебя на руках в ЖЭК отнесем. – предложил Деткин, и не успела она опомниться, как оказалась на руках бородача.
В ЖЭК попасть не удалось. Дежурный слесарь Митрофаныч с поста смылся. Рассудив, что навряд ли кто его хватится, дед ушел домой спать. Совкову художники через форточку вернули в ее апартаменты.
Оказавшись в безопасности, она высунулась и закричала:
– Завтра на всех вас заявление в милицию подам'.
Вас отсюда поганой метлой погонят.
– Послушай, Деткин, – громко спросил Грущин, – Совкова с тебя за ночь сколько взяла?
– Четвертак, – серьезно ответил Деткин. – А с тебя?
– С меня – тридцатник, – признался Цыпловский.
– Мало того, что проститутка! – громко закричал Деткин. – Так еще и антисемитка. С русским спит за четвертак, а с евреем за тридцатник. Придется написать в милицию заявления.
– Придется, – согласился Цыпловский.
В окнах дома начал зажигаться свет. Жильцы, разбуженные необычным шумом, просыпались и выглядывали на улицу.
– Скольких же она за ночь пропустила? – вопрошал Грущин.
– Клевета! – заверещала Совкова и со стуком захлопнула форточку.
Проучив жэковскую даму, которая много лет им досаждала, художники вернулись в мастерскую Цыпловского и принялись звонить подряд во все отделения милиции по телефонной книге. В одном из них им посоветовали обратиться к дежурному по городу.
– Ваша знакомая задержана органами паспортного режима, – после длительной паузы сообщил голос дежурного.
– Где она сейчас? – закричал Темлюков в трубку.
– Режимная часть находится на проспекте Мира, но раньше восьми утра вас там никто не примет.
Темлюков, не дослушав, выбежал из мастерской.
Мужчины за ним. Растолкав спящего таксиста, компания по ночной Москве помчалась на проспект Мира.
На непривычно пустых улицах белел первый снег.
У булочной разгружали фургон с горячим хлебом. На проспекте Мира на проходной казенного подъезда дежурил офицер в форме внутренних войск. Темлюков пытался объяснить ему, что Шура его гостья. Она задержана без всякой причины. Ему нужно немедленно с ней поговорить. На все это офицер заученно отвечал:
«Не положено». Гущин, Деткин и Цыпловский тоже пытались убедить постового. Тот был непоколебим.
Темлюков понял, что человеческие эмоции не помогут. Нужен человек, которого услышат. «Прыгалин», – вспомнил Темлюков звонок референта из ЦК.
– Сколько времени? – спросил он у Деткина.
– Полшестого, – ответил тот, поглядев на свои карманные часы. Из всей компании один Деткин носил часы.
– У кого есть двухкопеечная монета? – поинтересовался Константин Иванович.
Художники долго шарили по карманам. Наконец монету нашел Цыпловский. Темлюков выбежал на улицу, метнулся к первому автомату и, сняв трубку, задумался. Телефон Прыгалина он записал на стене мастерской. Первая цифра там была два, потом две корявых девятки, потом шестерка переправленная на восьмерку. Так, цифра за цифрой, Константин Иванович восстановил весь номер. Его феноменальная зрительная память не подвела.
– Прыгалин слушает, – сухо ответили в трубке.
– Говорит художник Темлюков. Извините, что разбудил…
– Я еще не ложился, Константин Иванович. Что случилось?
Темлюков постарался коротко поведать о случившемся.
– Ждите в здании, – распорядился Прыгалин и дал отбой.
Темлюков вернулся к проходной и на вопросительные взгляды друзей ответил:
– Велел ждать.
– Пошли перекурим, – предложил Деткин.
Все, кроме Цыпловского, закурили. Цыпловский месяц назад курить бросил и теперь делал вид, что воздержание ему нипочем.
Москва понемногу просыпалась. Возле метро возился дворник, подбирая ночной сор. Вяло покатил первый рейсовый автобус. Бабка в черной косынке кормила сизарей, раскидывая вокруг себя моченый хлеб. Птицы слетались с крыш и деревьев, жадно заглатывая куски, затевали драки. Ловкие воробьи тем
