— Она ничего не бормотала! — Раджал схватил Джема за руку. — Она что-то знает про тебя, да?
«Конечно, знает. Ведь она — наследница Ксал».
— Что она знает?
— Кто ты такой. Как тебя зовут по-настоящему. Думаешь, я поверю в то, что ты простой крестьянин, которого Великая Мать подобрала у дороги? Я так не думаю.
Эта мысль не давала Раджалу покоя и прежде. Ему было ужасно обидно. Он так любил Великую Мать, он обожал Милу, но почему они что-то скрывали от него? Как они могли ему лгать? Раджал в отчаянии и тоске уселся на скользкое после дождя упавшее дерево. А мальчишка, которого он называл Новой, отвернулся и снова уставился на то место, куда падали угасающие солнечные лучи.
«Молчи, — твердил себе Джем. — Молчи. Не говори ни слова».
А Раджал думал: «Какой же я глупец!» Порой ему вдруг удавалось убедить себя в том, что Нова — как и он сам, дитя Короса. «Он мой брат», — убеждал себя тогда Раджал. Но братья не могли принадлежать к разным народам. Раджал думал о том, что для Новы принадлежность к ваганам была не более чем краска на его коже, которую он мог смыть в любой момент. С неожиданной ясностью Раджал вдруг понял, что Нова скоро покинет их. Все это время этот странный юноша шел в Агондон и словно трус прятался под плащом у Великой Матери. А доберется до Агондона — станет там жить по-новому. Эта новая жизнь представлялась Раджалу почему-то очень легкой, подобной порханию Эо, любимой птицы Милы. «Когда-то я был ваганом», — так скажет Нова в один прекрасный день какому-нибудь своему бледнокожему спутнику, проходя мимо ваганских мальчишек, дерущихся на потеху публики на деревянных мечах.
Потом Раджал подумал: «А я всегда останусь ваганом». О да, он мог бы прятать клеймо, красный рубец в паху, отметину, которую носили все мужчины-ваганы. Именно в пах ударил темного бога Короса его брат Терон. Раджал знал о том, что есть ваганы, которых от эджландцев отличает только это клеймо — ваганы с бледной, почти белой кожей, которые могут выдавать себя в худшем случае за зензанцев. Но Раджал всегда останется ваганом, и только ваганом.
Отметина в паху напомнила о себе жгучей, пульсирующей болью. Он слышал о том, что такие боли случаются у юношей в годы четвертого цикла. А некоторые говорили, будто отметина порой болит всю жизнь. Раджал злился на Короса. Он-то почему должен был страдать из-за глупости древнего бога? Но в «Эль-Ороконе» было написано о том, что дети Короса должны страдать, ибо это их бог вмешался в план сотворения мира и нарушил его. И если некоторые, в том числе и Великая Мать, верили, что настанет время, когда страданиям ваганов придет конец, то разве легко было другим поверить в это?
Они всегда страдали, во все времена.
Тут Раджал задал Нове неожиданный вопрос:
— Ты ведь наврал про «Серебряные маски»?
Джем, не отрывавший взгляда от того места, где прежде стояла Мила, озаренная солнцем, вспоминал о тех временах, когда Раджал рассказывал ему об этой труппе, о том, какие талантливые в ней актеры, какая у них слава, как они богаты. Для Раджала они были богами. Джему ужасно хотелось рассказать другу правду, но что-то остановило его. Не то чтобы сострадание — нет, скорее осторожность. Ему показалось, что в столпе света задрожали, заколебались очертания каких-то прозрачных существ.
Джем не стал оборачиваться.
— Я увидел, что они едут, — негромко проговорил он. — Издалека увидел. Роскошная карета, цветов Короса, с королевским гербом на дверце — ну, словно видение из времен Элдрика, когда бывали пышные парады...
Глаза Раджала сверкнули.
— Издалека, говоришь?
Для него «Серебряные маски» всегда были фантазией. Теперь они стали казаться настоящими. Наверное, именно в этот миг он принял решение: «Я попаду в эту труппу».
Но как?
Раджал поднялся.
— А как ты в город вернулся?
— Через грузовые ворота. Там, где ты меня встретил. Там легко пробраться в город, Радж. Всякую всячину, которую в город везут, синемундирники пропускают, глядя на нее сквозь пальцы. И никого они не опасаются...
— Неужто и зензанцев не опасаются? А ходят слухи о новой войне...
Джем отозвался еле слышно:
— Что-то надвигается. Но почему-то мне кажется, что дело не в Зензане.
Раджал подошел к Джему, коснулся его руки. За те сезоны, что они странствовали вместе, его друг вытянулся, осунулся, стал крепче. В его облике появились едва уловимые черты мужской зрелости. Этому Раджал тоже мог бы позавидовать, но сейчас он не завидовал этому. В конце концов, очень скоро они должны были расстаться.
«Он — мой брат».
— О чем ты? Ты что-то знаешь, да? Скажи мне, кто ты такой...
Совсем близко послышался барабанный бой.
— Синемундирники! — сверкнул глазами Джем. Выходит, они находились не в чаще леса, а довольно близко от дороги? Да, дорога, ведущая от Варби к Голлуху-на-Холме, пролегала неподалеку. — Но где же Мила?
Тир-лир-лир-ли-ли!
А куда подевалась птица? Голосок Эо звучал пискляво, встревоженно, казался каким-то нереальным.
— Быстрее!
Джем первым сорвался с места. Мальчики бежали по лесу. На поляне снова стало тихо-тихо, только потрескивали на ветру ветки, тихо опадали хвоинки да слышалось шуршание жуков под корой.
И только белка, вдруг замершая на стволе сосны, увидела, как снова стали ярче проникшие сквозь густую хвою острые лучи солнца, как внутри столпа света проступили призрачные лица и странно очерченными губами произнесли слова:
ВАРБИ ЖДУТ
Ритмичный храп Умбекки зазвучал снова, теперь он стал громче. Но Ката уже к нему не прислушивалась. Она изумленно смотрела на своего гостя. Стиль его речи ее странно волновал. У нее мелькнула мысль о том, что на самом деле они с ним наедине.
Что бы по этому поводу сказала Джели?
На пальце капитана сверкнул перстень с аметистом. Он сунул руку за лацкан мундира и вытащил небольшую плоскую серебряную коробочку. Открыв крышку, он вынул из портсигара сигаретку.
— Не возражаете, мисс Вильдроп?
Ката покачала головой.
— Правда, красивая вещица? Хотите взглянуть?
Капитан протянул ей портсигар. Ката с волнением взяла его, пробежалась кончиками пальцев по резной крышке, потрогала замочек. На обратной стороне портсигара были выгравированы написанные бисерным почерком строки:
Прими в подарок, милый друг,
Вещицу памятную эту.
Когда закуришь сигарету,
Ты обо мне припомнишь вдруг.
Тут крылся какой-то намек. Ката не поняла какой, но на всякий случай понимающе улыбнулась. Она взрослела на глазах, и это пугало ее. Неужели это и есть приближение совершеннолетия?
В воздухе заклубился серо-голубой дымок.
