Назвать ее красивой до конца – Шрам, что, полоской тонкою белея, Бежал под глазом поперек лица. Но при любви что значит эта малость? Любовь? А разве он ее хотел? Ведь он же сам писал тогда про жалость… И гость, смутясь, неловко покраснел. – Я часто думал про тебя, про сына… Чего искал я? И куда забрел? Нашел я привлекательность, Галина, А красоты душевной не нашел. Нет, ты не думай, я ее не хаю, Какой мне смысл туманить ясный свет? Она, быть может, вовсе не плохая, Да вот тепла в ней подлинного нет. Она красива, в этом нет секрета. Улыбка, голос, горделивый взгляд… А мне порою красота вся эта – Как будто в будни праздничный наряд. И не глупа, и инженер хороший, А вот понять ни разу не могла, Что жизнь без дружбы, ласки и тепла Становится нередко скучной ношей. И сам не понимаю: в чем причина? Последний год все думаю, брожу… Все так нескладно… Но прости, Галина, Что я сейчас былое бережу… – Нет, ничего… – Галина усмехнулась. – О том забудь. Раз хочешь, говори. Но грусть твоя не поздно ли проснулась? Ведь тут не год, а вроде б целых три… И чуть в сердцах не обронила фразу: «Ты все о ней… О трудном, о своем… А вот не вспомнил, не спросил ни разу: А что же я? Как мы-то здесь живем?» И, будто в мысли заглянув Галины, Понуря взгляд, Андрей проговорил: – Небось считаешь, что тебя и сына Я позабыл? А я не позабыл. Я вижу вас. Но ты о том не знаешь. Ну хочешь, вот скажу тебе сейчас, Где ты с Сережкой вечером гуляешь? В том сквере, где палатка «Хлебный квас». Сказать по правде, мне ужасно стыдно, Таясь, вот так за вами наблюдать. Молчи. Я знаю, как тебе обидно, И знаю все, что можешь ты оказать! Я много думал… Трудно нам, не спорю. И все же я решил тебя спросить: Скажи, могла б ты, пересилив горе, Вдруг разом все мне тяжкое простить? Нет, я совсем не тороплю решенья. Но помни: та не новая жена! Что было там? Ошибка… Увлеченье… – Предательство! – отрезала она. Негромкий голос будто слит из стали. Андрей в глаза ей быстро посмотрел, А в них такие молнии сверкали, Что он, смутясь, на миг оторопел. – Ты был на фронте, шел сквозь пламя боя. Ответь же: кем считался там у вас Боец, который, оробев душою, Мог бросить друга в самый трудный час? А разве час мой легче был в ту пору? Недели две, как сняли бинт с лица, И… будем откровенны до конца… Мой «стан чудесный» превращался в гору…
