поднявшийся после заявления Брейна. — Какой проект имеется в виду?
— Тот, о котором было сказано. — Повинуясь мысли координатора супериоров, линия, изображавшая канал, ярко вспыхнула.
— Вы уверены? — с хмурым видом переспросил Павел.
— Абсолютно. И так же, как коллега Принц, готов подтвердить, что пробой — или темпоральный канал, если вам не нравится этот термин — не повлияет на ткань времени. Возможны лишь кратковременные визуальные эффекты, которые будут заметны в прошлом — периодическое мерцание воздуха в течение нескольких мгновений, а также…
Движением руки Павел прервал Брейна и начал медленно подниматься. Вид его меня поразил — и, очевидно, не меня одного: в Лоджии мгновенно установилась тишина. Павел был бледен, на лбу его выступил пот, губы беззвучно шевелились, словно он о чем-то хотел спросить, но не решался. Наконец, вытерев испарину дрожащей рукой, он пробормотал:
— К-какие эффекты? К-какое мерцание?
— Зрительные, — любезно пояснил Брейн. — Я не столь сведущ в теории психотемпорального перехода, но коллега Принц охотно расскажет вам, как и почему они возникают.
Павел молча кивнул.
— Канал не должен функционировать непрерывно, это лишняя трата энергии, — начал Принц. — Достаточно, если мы будем опрашивать заброшенные в прошлое ловушки раз в день и, предположим, в определенное время, сделав такой опрос периодическим. — Синяя линия на схеме вспыхнула и погасла; затем яркие вспышки стали повторяться каждую секунду. — В тот момент, когда канал откроется — то есть в миг контакта с заданной точкой темпоральной поверхности, — излучается псионный импульс, который, собственно, и переносит информацию в наше текущее время. Контактный импульс много мощнее, чем при обычном погружении, и может вызывать кое-какие зрительные феномены в прошлом: мерцание в зоне темпорального реактора, высвечивание псионных топологических структур и тому подобное.
— Вы хотите сказать, что это мерцание будет появляться каждые сутки в определенный час, в определенном месте? — Павел ткнул пальцем пол. — Тут, в подвале этого здания, где установлен реактор?
— Да, разумеется. Но это очень кратковременный эффект, который вряд ли будет кем-нибудь замечен и осознан. Строго говоря, импульс проходит мгновенно между точками контакта, но из-за психотемпоральной небулярности он расплывается в зоне реактора от нашего времени к прошлому: так, в нашем условном «вчера» его протяженность наносекунда, а через десять тысяч лет — несколько миллисекунд. Но это побочное явление никак не влияет на минувшую реальность.
— Не влияет! — Павел вскинул голову, его глаза сверкнули. — Вы утверждаете, что не влияет? А если кто-то окажется в этой самой зоне? Что с ним произойдет?
Принц пожал плечами.
— Ровным счетом ничего. Ничего, согласно нашим предположениям, — заявил он менее уверенно. — Во всяком случае такому человеку не грозят ни увечье, ни смерть. Дело в том, что…
— Простите, — вмешался Давид. — Никто не может оказаться в зоне реактора, поскольку она находится в двадцати двух метрах ниже поверхности земли и закрыта для доступа на протяжении трех тысяч лет, с момента постройки нашей базы. Ее ствол уходит на много уровней в почву, и именно там расположено все темпоральное оборудование.
Павел внезапно сник, как воздушный шар, из которого выпустили воздух.
— На двадцать два метра ниже… — прохрипел он, садясь. — Закрыта три тысячи лет… И ровным счетом ничего… Ничего, крысиная моча! Ни смерти, ни увечья, ни иного ущерба всяким глупым веникам! Тогда, конечно… разумеется… словом, я не против и все возражения снимаю. Так, Ватсон? Безусловно, так, Холмс!
Его речь перешла в неразборчивый шепот. Он имел вид человека, испытавшего глубокое потрясение; игнорируя участливые взгляды и нашу ментальную под-ержку, Павел сжался в кресле и прикрыл набрякшими веками глаза. Кажется, его стремительная ретирада обескуражила Брейна и Принца; первый недоуменно поднял брови, второй моргнул и на секунду утратил свой высокомерный вид. Не понимая, что происходит, я повернулся было к Саймону, но тут послышался голос Декстера. У него забавная манера говорить: он то растягивает некоторые слоги, то проглатывает их, а иногда бормочет себе под нос что-то совсем непонятное.
— Это ма-а-ленькое заседание было чрезвчайн инте-е-ресным. Искренне блгдрю ко-о-лег за доставленное удо-о-вольств-е. Однако во-о-прос: в чем его польза для ксено-о-логии? Ксенолог-я, как изве-е-стно, изучает внеземные фо-о-рмы жизни, а также историю внезмных цивилизаций. В последнем слу-у-чае мы коллинеарны с ва-а-ми, но есть и разница — точно такая, как между двуногм чело-о-веком и декаподом с пла-а-неты Беликс. В силу чего мы не используем ПТ-пере-е-ход. Кто же рискнет вселиться в декапода? Или в обтателя Нейла? Или в маго-о-на — из тех, что создали Воронку?.. Те-е-перь повторяю во- о-прос: зачем мы здесь? Ка-ак укршение интерьера?
— Как специалисты-ксенологи, которые сообщат важную информацию своему Койну, — веско произнес Брейн. — Вы, вероятно, уже заметили, что наш метод позволяет исследовать прошлое, не посылая в него психоматрицу наблюдателя. Вы понимаете, что это значит?
— Понимаем, — сказал Саймон. — Возможность использования в ксенологии для изучения истории существующих и погибших рас.
— Но-о, — протяжно добавил Декстер, — мы понимаем и другое: для первичного отстрела лову-у- шек наблюдатель всё-таки необходим. А это гро-о-бит всю прекрасную иде-е-ю.
— Верно, — произнес Брейн.
— Верно, — эхом откликнулся Принц. — Проблема с доставкой модуля в нужную эпоху существует, но мы над ней работаем. И хотим, чтобы вы это знали.
Совещание закончилось. Оставив Павла на попечение Саймона, я вышел вместе с Георгием. Мы спустились в кафе на сорок третьем ярусе, где готовили божественную пандру, напиток из системы Сириуса, который Георгий очень любил. Глотая ледяную жидкость, взрывавшуюся на языке острым кисло- сладким вкусом, я изложил коллеге свое пожелание насчет Инхапи. Георгий обещал проследить его судьбу. Довольно непростая работа, тоже связанная с кенгуровым поиском, только в данном случае скачки во времени должны составлять от трех-пяти до десяти лет. В прошлом век человеческий был так недолог!
Расспросив о внешности и происхождении интересующей меня персоны, Георгий помолчал, отпил глоток, затем, бросив взгляд в окно на монумент Первопроходцев, тихо произнес:
— Странное собрание, Ливиец. Очень странное!
— Тебя смущает этот проект супериоров?
— Нет. Пожалуй, нет. Предложение любопытное, так отчего бы не заняться этим исследованием? Тебе ведь их ловушки помогли собрать информацию, и я готов попробовать — скажем, с тем же Инхапи. Отстрелю в него модуль и без всяких прыжков туда-сюда смогу получить представление о всей его жизни… — Георгий задумчиво наморщил лоб. — Нет, Ливиец, я о другом. Помнишь, что сказал Брейн о твоем приятеле? О всей этой весьма бестолковой дискуссии? Есть причины, по которым мнение именно этого оппонента является решающим… Почему? Он ведь не хотел нас обидеть, отметить, что весомость наших мнений равняется нулю… Нет, я в этом уверен! Он просто выделил Павла среди присутствующих. Выделил так, как будто он известная всей Галактике личность, чье одобрение или несогласие может повлиять на миллиарды… Да и к чему опрашивать так много народа? Вопрос-то частный, касается супериоров и нас! Ну, может быть, еще ксенологов и чистильщиков.
Склонившись к Георгию, я зашептал ему на ухо, потом вообще перешел на мысленную речь. Я говорил о Павле, говорил лишь то, что один человек может рассказать другому — не о личных его делах, не о заметной тоске по прошлому, не об истории с Джемией, а о фактах. О силовом экране, которым он накрыл Доминика и Принца, о нашем странствии, когда мы разделяли одно тело, о зачарованном львином прайде и о своем подозрении, что Павел — личность, отщепленная от Носферата. Слушая эту историю, Георгий то хмурился, то удивленно качал головой, что было мне понятно. Никогда еще души, ушедшие к Галактическим Странникам, не возвращались назад, а если и возвращались, то хранили это в тайне. О Носфератах мы знали многое: знали, что это коллективный разум, высшая ступень эволюции, новый уровень бытия; знали, что они — хранители памяти Метагалактики, творцы и организующее начало инфонетного пространства;
