внешности были у шас-га и прочих местных обитателей другие отличия от землян: иное устройство голосовых связок, единственная, но очень крупная почка, плотный кожный покров, который защищал от солнечного излучения, особая микрофлора в кишечнике, что позволяло утилизировать воду и пишу с повышенным содержанием солей. В общем-то мелочи, если вспомнить о разнице между людьми и хапторами.
Было утро; Ракшас уже поднялся и залил светом горы и пустыню, гигантский красный диск Асура наполовину вылез над краем земли. День выдался тихим, жаркий южный ветер дул порывами, и по небу плыли к горам облака, чтобы пролиться дождем над огнедышащими вулканами и напитать ручьи и реки горькой водой. Небо было желтовато-серым, тучи – цвета пепла, цвета угля и остывшей лавы, и лишь одно облачко, неподвижное и крохотное, отливало белизной. Флаер, одолженный доктору Миллер, Вернулся и висел теперь над холмом точно бабочка, запрятанная в кокон.
Серый Трубач простер руки к небесам, и степное воинство, в последний раз выдохнув: «Шас-га!» – замерло в молчании и тишине. Пляска у костра прекратилась, подносившие топливо швырнули в огонь последний хворост и корзины, шаманы, вожди и певцы повернулись к восходившим солнцам. Их владыка расправил плечи, напряг мускулы, со свистом втянул жаркий воздух и, раскрыв необъятную пасть, запрокинул голову. Мощный трубный звук вырвался из его горла, и тишина треснула и раскололась как хрупкое стекло. У шас-га сильный голос считался для вождя обязательным – в схватке между Очагами вожди старались перекричать друг друга и ободрить своих воинов. Наверняка Трубач был самым голосистым в северной степи, подумалось Тревельяну. Самым громким, самым хитрым и самым безжалостным…
Асур, вслед за Ракшасом, поднимался над землей, а вождь, жадно втягивая воздух, снова и снова исторгал все тот же хриплый грозный вопль. Его лицо потемнело, пигментные пятна налились кровью; в этот миг он не слал свои отряды в битву, но призывал небесных богов. Бааха, Бог Двух Солнц, и дети его Уанн и Ауккат обитали в высоких сферах, и только вождь мог привлечь их внимание к людям и земным заботам. Другое дело, Ррит – этот всегда являлся незваным, садился у костров и пожирал жизни воинов, детенышей и самок. Ррит наверняка уже был здесь, сидел у огромного котла в окружении духов и ждал положенной жертвы.
Когда Асур всплыл в знойное небо, Серый Трубач принялся выкрикивать свои вопросы божествам. Они раскатились над пустыней, сменив призывный трубный вопль, и тысячи шас-га слушали владыку в почтительном молчании.
Куда направить войско, к утреннему лику солнц или к вечернему?.. Где небесные братья пошлют удачу, в стране туфан или в стране ядугар?.. Защитят ли земного родича и слуг его от голода, даруют ли мясо, сладкую воду и траву для яххов?.. Позволят ли сломать хребты врагам, вырвать у них печень и сердце, разрушить селения и захватить колодцы?.. Сокрушить стены, которыми они огородились, вытоптать поля и сжечь шатры, выпить кровь их предводителей?..
Гремел хриплый голос Трубача, двигались в небесах светила, бурлила вода в огромном котле, а воины из Мечущих Камни уже гнали к костру нагих пленников. Должно быть, сотни две или три; кого полагалось бросить в кипящую воду, кого столкнуть в огонь, сломав перед тем хребет и ноги, кого освежевать на раскаленных камнях. Боги любили разнообразие – особенно Ррит, который жрал вареное и печеное, жареное и сырое.
Сняв свою корону, Серый Трубач вытер вспотевший лоб. Потом подал знак колдунам приблизиться, ибо духи и боги, предвкушая трапезу, уже могли заговорить. Считалось, что главных богов слышит владыка, а тех, что помельче, – колдуны, но это распределение функций, возникшее с приходом к власти Трубача, еще не сделалось обычаем. В прежние годы только ппаа общались с богами и духами и знали их волю – на радость собственным желудкам, ибо Очаг кормил их и поил, и ставил им шатры, и пригонял им жирных яххов. Но времена изменились не в лучшую сторону для ппаа – новый вождь, как было всем известно, конкурентов не терпел. Впрочем, колдуны могли услышать глас богов, но лишь такой, который не расходится с мнением владыки.
Сувига первым ринулся к вождю, но Тревельян оттолкнул его и прошипел:
– Сказано Великим: когда буду говорить с богами, ты, Айла, встанешь ближе всех. Не лезь вперед, старая шкура!
Он подошел к Трубачу и встал в двух шагах от владыки, на виду всего степного воинства. Сувиге пришлось занять позицию подальше; он принялся шептать проклятия, но сник под взглядом Тревельяна. Пу из Людей Ручья и Кизз-Лит из Людей Песка без возражений пристроились за старым колдуном; эти двое знали свое место.
– Ты обещал знамение, – произнес Трубач, повернувшись к Ивару.
– Не я, владыка, а небесный демон. – Краем глаза Тревельян следил, как воины выбирают первую жертву. – Думаю, знамение близится. И придет оно от Баахи и его детей.
– Ложь! – прохрипел Сувига. – Не будет никакого знамения! И тот дух – не от Баахи, а отродье Каммы!
– Разве ты не видел, как демон уходит на небо в белом облаке? – возразил Тревельян. – Или ты не веришь собственным глазам?
– Камма любит обманывать. Камма… – начал колдун, но Серый Трубач оборвал их препирательства, рявкнув:
– Закройте пасти, крысиная моча! – Он провел ладонью по лицу, отбросил назад волосы и уже спокойнее заметил: – Слова богов еще не пришли ко мне.
Это было предупреждением: раз боги не говорят с великим вождем, то и колдунам не полагалось их слышать.
– Боги и духи голодны, – сказал Сувига. – Они примут жертву, и ты услышишь их, Великий.
Воины тащили к котлу молодого парня, он вырывался и пронзительно кричал. Похоже, пленные кьоллы сообразили, что за конец их ждет, – в толпе раздались стоны и вопли. Смерть не пугала пленников, но каждый понимал: лучше погибнуть от копья и секиры, чем от огня и кипящей воды.
Пора, решил Тревельян. Шагнув вперед, он вскинул руки, принял позу взывающего к небесам и испустил трубный звук, столь же громкий, как зов великого вождя.
– Слушайте, воины! Жертва не угодна богам! Бааха изгнал Ррита и говорит мне: люди – плохая трапеза для богов! Он хочет мясо животных! И посылает нам знамение!
Реакция Трубача оказалась мгновенной: он сделал знак телохранителям, и те, вскинув ножи и топоры, бросились к Тревельяну. Но было поздно – от белого облака уже протянулся лазерный луч, ударил в котел, испарив воду, и разметал огонь. Испуганные крики шас-га и кьоллов перекрыло шипение ионизированного воздуха; молнии снова и снова били по кострищу, по раскаленным камням, котлу и земле, вверх летели головешки и снопы искр, жаркий пар растекался по вершине холма, заставляя людей отпрянуть. Пленные кьоллы смешались со стражами, и охваченная ужасом толпа ринулась к первым рядам войска. Внезапно гром и шипение воздуха стали не слышны – вопль, исторгнутый тысячей глоток, и рев животных заглушили все другие звуки. Все пришло в смятение: падали бунчуки с рогами и бубенцами, кричали воины, пятясь назад или рухнув на землю и прижимаясь к ней, дабы не видеть страшного зрелища, ревели яххи, напирая на повозки и опрокидывая их, а за дорогой, на краю пустыни, метались в панике свиньи и хффа. Ауккат и Уанн, светлые дети Баахи, висели в небе, равнодушно взирая на эту картину. Они казались двумя глазами божества: один был маленьким, белым и ослепительно ярким, другой – огромным, цвета крови.
До окружения вождя пар не докатился, рассеявшись в воздухе, но все, певцы и колдуны, военачальники и стражи, лежали ниц. Трубач присел и скорчился, обхватив голову руками, – видно, его тоже пробрало. Рогатая тиара валялась у коленей вождя. Когда молнии перестали буравить воздух и белое облако поднялось ввысь, Ивар поднял ее, отряхнул от песка и сунул вождю.
– Дурное предзнаменование, Великий, но худшего, однако, не случилось, – молвил он. – Бааха продырявил котел и разметал огонь, но все мы живы. Он не тронул ни тебя, ни меня, ни воинов, ни яххов, ни даже пленных кьоллов. А мог бы разом изничтожить всех!
– Хрр… – Вождь прочистил горло, нахлобучил корону и поднялся. – Что это значит, Айла? Бааха разбил котел, не принял жертву… Чем мы его прогневали?
– Он не желает, чтобы люди ели людей и поклонялись Рриту, – пояснил Тревельян. – Прежде Ррит
