чтобы метнуть камень или зловонный ком навоза.
— Вот и ты, Кахх, вот и ты! Успел к самому ужину! — воскликнул Абби. — Ты принял мудрое решение, сбежав ко мне. Презренные бакка, — он покосился на толпу, — постоят, поворчат и уйдут, не посмеют схватиться с моими людьми. Так что ты в безопасности и даже, как я вижу, цел, хотя и перемазался в дерьме. Великая Камма, Богиня Песков! Как ты смердишь, хишиаггин! Твой вид и запах не подобают для трапезы в приличном доме… — Тольтарра поскреб темя, покачал головой и с прежней ухмылкой закончил: — Но я добр и дам тебе горькую воду, чтобы умыться и отчиститься, после чего мы займемся тушеным удавом и пивом. А сейчас отойди подальше и жди, пока не принесут кувшины. Дальше, Кахх! Еще дальше!
Удав был неплох — во всяком случае, Тревельяну удалось разжевать и проглотить несколько ломтей с консистенцией резины. Но мутное пойло, которое здесь называлось пивом, в горло не лезло, хотя, как все курсанты Академии, он прошел особую тренировку и при нужде мог питаться травой, корой, кузнечиками и червяками. Тольтарра Абби жрал так, что кости хрустели на зубах, и поглядывал на гостя с сочувствием — видно, считал, что на его аппетит влияет нервное потрясение. Запив удава парой добрых глотков, он подвинул к Тревельяну блюдо с маринованной диггой.
— Крепкое пиво нужно заедать. Кушай, Кахх!
Пахла дигга неприятно, выглядела мерзко, но отказываться — значило обидеть хозяина. Ивар закрыл глаза, нашарил скользкий плод и впился в него зубами. На вкус дигга напоминала огурец, замаринованный в серной кислоте. Желудок сразу взбунтовался, но заработал медицинский имплант, вшитый под ребрами, подавив бунт в зародыше. Однако в животе бурчало, глотка горела, и Тревельян глотнул воды из фляги. Потом сказал:
— Похоже, ученики Ирри являются в этот Очаг не впервый раз. Сколько их было до меня?
— Четверо, и все просили не меньше двух широких браслетов. Первый ничего не нашел и удалился с миром. Второй заставил рыть колодец у скал, копала вся деревня с восхода красного солнца до захода белого, но вместо воды наткнулись на гнездовище змей. Воины Оммиттахи повесили этого хишиаггана на воротах башни. Третий не знал ни одного из Пяти Молений и был с позором изгнан. Четвертого, объявившего себя учеником Ирри, забили насмерть камнями и палками. Он оказался не таким резвым, как ты.
Тревельян кивнул.
— Да, бегаю я быстро. И я в самом деле ученик Ирри.
— Возможно, возможно. Я знаю Ирри, он бывал здесь не раз и кушал диггу с моего блюда. — Отодвинув груду костей, тольтарра рыгнул и вытер пальцы о подол рубахи. — Так ты говоришь, что он лечит раненую ногу? Четыре Лапы бьет когтями как ножом, и раны от них опасные… Значит, у Ирри будет еще один шрам, кроме того, что на спине.
— Нет у него шрама на спине, — сердито молвил Тревельян. — Если хочешь меня проверить, Абби, так сделай это поумнее.
Тольтарра довольно захихикал и закивал головой.
— Верю, верю! Ты — ученик Ирри! Я наблюдал за тобой и видел, что ты все делаешь верно, твои Моления и Танец как у лучших мастеров. И ты похож на Ирри.
— Нет, не похож! Ирри глядит на солнца вдвое дольше меня, и его волосы достают до коленей!
— Я не о прожитых днях говорю. Вы оба… — Тольтарра хитро прищурился, — вы словно ничего не боитесь. Ничего и никого. Ни кьолла Оммиттахи, ни его воинов, ни разбойников, что прячутся в пустыне, ни даже людоедов за Поднебесным Хребтом.
— Чего бояться тому, кто взыскан Таррахиши? — сказал Тревельян. — Стоит мне мигнуть, и бог придет на помощь, и от любых обидчиков останется лишь куча мусора. — Га! Хотел бы я на это посмотреть! Га, га, га! — Разинув пасть, Абби захохотал. — Значит, куча мусора? Но от этих бакку ты удирал очень быстро!
— Они не ведают, что творят. Я их прощаю.
— Он их прощает! Га! — Тольтарра захлопнул рот и поднялся с обеденной циновки. — Ладно, ученик Ирри. Пойдем, я хочу тебе что-то показать.
Они вышли из вырубленной в скале камеры, служившей трапезной, в довольно широкий коридор. Наступило лучшее время суток — белое солнце двигалось на закат, огромное красное еще не коснулось горизонта, и воздух заметно остыл. Тут, в пещере, под многометровым слоем базальта, было не больше тридцати пяти градусов. Абби повел Тревельяна в глубь своего подземного убежища, мимо бочек и корзин с запасами еды, мимо большой пещеры, в которой ночевали стражники, мимо ходов в опочивальни, занавешенных шкурами горных кенгуру, прямо к лестнице с грубыми неровными ступенями. Хозяин и гость спустились вниз, в тесный грот, где горели факелы и стоял на страже рослый воин — судя по обличью, не кьолл, а наемник из людей пустыни. Он протянул тольтарре факел, затем, напрягая мышцы, отворил тяжелую дверь. За ней снова были ступеньки, ведущие к маленькой камере с прорубленным в стене узким и низким проходом. Абби сдвинул закрывавший его щит, и они, склонив головы, перебрались в большую пещеру.
Воздух в этом подземелье был сырой, температура не выше двадцати градусов, и Тревельян заметил, как зябко ежится его проводник. С высокого свода со следами обработки срывались и падали капли воды. Внизу, в вырубленных в камне продолговатых бассейнах, тоже поблескивала вода, причем не мутная, как в горных хоссах, а кристально чистая, явно из хороших источников или глубоких колодцев. Насчитав семнадцать емкостей, Ивар решил, что этой водой можно было бы полгода поить всех жителей деревни. Пожалуй, и дольше — тут хранилось кубометров сто пятьдесят.
— Ты богатый человек, Абби, — молвил он.
— Разве это богатство! — водный банкир пожал плечами. — У Ошши из владения Янукерре три таких пещеры в разных Очагах, а у Загга одна, но величиной намного больше. Да и тут я мог бы держать столько воды, сколько не увезут все хффа кьолла Оммиттахи. Часть моих хранилищ пустует.
Присмотревшись, Тревельян увидел, что внутренность бассейнов выложена блестящим металлом. Он таинственно сиял сквозь воду, и пламя факела дробилось в этих зеркалах на множество отражений.
— Серебро?
— Да, Кахх. Твой учитель посоветовал мне покрыть камень тонкими листами. Сказал, что сладкая вода будет лучше сохраняться.
— Он прав. — Ивар поднял взгляд к сводам пещеры. — На твоем месте я бы обшил такими листами потолок. Если, конечно, это тебя не разорит.
— Не разорит. Этот металл — не вода и не пища. В предгорьях его много, и он бесполезен. Слишком мягкий для оружия.
Тольтарра смолк. Что-то ему нужно, подумал Тревельян, ощущая исходившие от Абби волны нерешительности. Шестое чувство подсказывало Ивару, что Абби, мошенники хитрец, ищет способ его облапошить.
— Если бы ты открыл источник для этих бакку, и Оммиттаха, наш великий кьолл, тебе бы заплатил, то найденное принадлежало бы ему. Треть воды он отдал бы деревне, две трети забрал себе, — произнес наконец тольтарра.
— Я знаю. Обычай повсюду таков: кто платит хишиаггину, тот и хозяин воде.
— Если ты возьмешь плату из моих рук, и мои люди выроют колодец, хозяином буду я.
— Прокляни меня Камма, если не так! Мы вроде бы сошлись на одном широком браслете и одном тонком?
— Вы с Оммиттахой, — напомнил Абби, хитро усмехаясь. — А я — не великий кьолл, но всего лишь бедный тольтарра. Ты сам видишь, что мои запасы почти иссякли. — Он махнул в сторону бассейнов.
— Какая же твоя цена?
— Три тонких браслета.
— Так, — сказал Тревельян. — Пришли к тому, с чего начали!
— Четыре, больше не могу, клянусь благоволением Таррахиши! Вспомни, Кахх, ведь я тебя спас!
