— Он хочет, чтобы я взяла его на руки?
— Да, Йо. Ты ему нравишься. Ты такая красивая!
— Он теплый... кожа такая нежная... и запах... он пахнет тем, что пьют... не подсказывай, Павел, я вспомню... да, молоко... Он пахнет молоком. Удивительно!
— Ты удивляешься, Йо? Почему? Ты ведь уже видела детей, верно?
— Видела, но не держала на руках. И потом, это были... как сказать?.. да, чужие дети. Я не могла их потрогать. Я знаю, что трогать можно только своих детей или хорошо знакомых. Так положено на Земле.
— А у вас?
— У нас, в Новых Мирах, я не встречала детей.
— Даже когда сама была маленькой?
Молчание. Потом:
— Эби, пусть Йо и мальчик поиграют. Вот здесь, в песочнице... А я хотел бы прогуляться. Покажи мне свой сад. Вишни... это, кажется, вишни? Как они цветут!
— Это не вишни, Павел, это сливы. Вишни за домом.
— Пойдем туда.
— Почему ты меня уводишь?
— Хочу тебе кое-что сказать. Не расспрашивай Йо о детях. У бино фаата нет детей, только потомки. Следующее поколение тхо, рабочие, воины или пилоты.
— Но разве потомки не дети?
— Не совсем. Я тебе говорил: не обманывайся внешним сходством между ними и нами. Физиологическое сходство велико, вплоть до клеточного уровня, но их мир иначе организован, и детям в нем места нет. Считается, что детский возраст непродуктивен, что дети ничего не дают, а только потребляют, отнимая у общества массу ресурсов. Кроме того, дети уязвимы. Самое уязвимое звено в биологии любой расы, вымирающее первым в случае войн, болезней, природных катастроф, и его уязвимость пропорциональна времени детства. В Затмениях первыми гибли дети, а с ними погибал генофонд... При этом чем больший срок необходим для достижения зрелости, тем большие нужны затраты, чтобы сберечь новое поколение. Нерационально, понимаешь?
— Но может ли быть иначе? У нас, у людей? А фаата ведь люди!
— Может. Они практикуют искусственное осеменение, и женщины-кса, особая каста, вынашивают плод в течение пяти-шести недель. Очень быстро, под волновым облучением, так же, как было с тобой на их корабле. Потом младенца помещают в инкубатор... не совсем в инкубатор, это скорее установка для ускоренного физиологического развития. Йо не смогла описать эту машинерию. Она знает только, что вышла из нее взрослым человеком примерно через год. Взрослым, владеющим языком и даже кое-какими профессиональными навыками... Вот и все ее детство. Для нее ребенок — чудо из чудес.
— А она сама... то есть вы оба... ты и она...
— Нет, Эби, нет, у нас детей не будет. Ее каста тхо бесплодна.
— Но бесплодие лечится!
— Это не болезнь, не бесплодие земной женщины, Абигайль, ее организм просто не вырабатывает нужных гамет [
— Не в этом? Ты меня пугаешь, Павел! В чем же?
— В том, что мир фаата рационален до конца. Старость так же непродуктивна, как юность, и поэтому тхо долго не живут. — Долгая, долгая пауза. Затем: — Я не знаю, сколько ей осталось.
— Скажи, Пол: т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта.
— Тетайя оррр нукума сирентахи пата... Похоже, тетя Йо?
— Нет, малыш, нет. Не тетайя, а т'тайа, не нукума, н'ук'ума... У тебя такой хороший, такой гибкий язычок, щелкай им в нужном месте. Послушай еще раз: т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта... Теперь повтори.
— Т'тайа оррр н'ук'ума сирент'аги патта!
— Уже гораздо лучше. Орр, орр, орр... Не надо сильно раскатывать звук. А в слове «сиренд» окончание звонкое — сиренд, сиренд, сиренд'аги. Лучше, если ты будешь не говорить, а петь. Споем вместе?
— Да, тетя Йо. Т'тайа орр н'ук'ума сиренд'ага патта!
— Замечательно, мой хороший! Ты понимаешь, что это значит?
— Сиренд вылез на солнце и греется на теплых камнях. Сиренд — такая ящерица с блестящей синей шкуркой... водится в Новых Мирах, про которые ты мне рассказывала...
— В одном из Новых Миров, малыш. На Т'харе... Это мир, в котором я жила.
— Он дальше Марса?
— Дальше, Пол.
— Дальше Юпитера?
— Гораздо дальше. Он лежит у Провала, на границе галактического рукава, и свет до него идет целых два столетия.
— Ты скучаешь по нему?
— Нет. Пожалуй, нет... Там у меня не было близких, а здесь ты, и твоя мама, и Павел... И на Земле гораздо красивее, чем на Т'харе.
— Но я все равно хочу увидеть Т'хар. Когда я вырасту и стану астронавтом, мы полетим туда все вместе — ты, я, дядя Павел и мама.
— Боюсь, Пол, нам не будут рады.
— Почему?
— Я объясню тебе это, но не сейчас, как-нибудь попозже. Сейчас мы должны говорить на фаата'лиу, чтобы ты все понял правильно. Ты не забыл, что такое фаата'лиу?
— Конечно, не забыл. Это язык бино фаата.
— Мама, почему дядя Павел плачет?
— Разве он плачет, сынок? На его лице нет слез.
— Он плачет. Я чувствую. Здесь. — Детская ладошка касается лба. — И ты тоже плачешь. Мама, почему?
Долгое молчание.
— Наверное, ты прав, мой мальчик. Мы оба плачем, дядя Павел и я. Люди горюют, когда уходят близкие, уходят навсегда. Я не хотела тебе говорить... Йо умерла. Ты ведь понимаешь, что это значит?
— Касс'иро тан... То есть я хотел сказать — я понимаю и не понимаю. Умирают старые, а тетя Йо была молодой и такой красивой... Как она могла умереть?
— Ты же знаешь, Пол, что она не человек... не человек Земли. Мы живем семьдесят, и восемьдесят, и даже сто лет, а Йо не могла прожить столько. Она была фаата.
— Но она говорила мне, что фаата живут очень долго и никогда не стареют. Разве это не так?
— Есть разные фаата, милый, как разные народы на Земле. У таких фаата, как Йо, жизнь недолгая.
Молчание.
— И она больше к нам не придет? Никогда-никогда? Не будет меня учить, говорить со мной на фаата'лиу, рассказывать о Т'харе, о Новых Мирах и большом корабле, на котором прилетела на Землю? Я не хочу так! Я хочу, чтобы она жила! Разве это трудно — просто жить?
— Есть вещи, Пол, которые нам неподвластны. С ними надо смириться и перенести горе с терпением и мужеством. Посмотри на дядю Павла... посмотри, он сидит на скамейке в нашем саду, глаза его печальны, но слез в них не увидишь. Он сильный человек, наш дядя Павел...
— Но внутри у него темнота. Я чувствую, знаю... Слез нет, но он плачет... — Пауза. — Я пойду к
