насколько было известно Тревельяну, были бродячими философами и учителями, а учить могли чему угодно, от математики и грамоты до танцев. В дарующие шли пожилые братья, уже не способные странствовать, но умудренные опытом и годами; считалось, что дарующий кров — глава над всеми членами Братства, которые пребывают в данном городе. Кроме этих почетных званий, были, разумеется, ученики, и были мудрецы, называемые, если использовать земные аналогии, магистрами. Их насчитывалось не более сотни на весь континент.
Неслышно ступая, вошел гибкий, тонкий человек с рыжими волосами и пронзительным взглядом серых глаз. Пастух, как и подсказывало его имя, принадлежал к западной расе и появился на свет на другом краю материка, где-нибудь в Запроливье или на берегах Мерцающего моря. Тревельян приветствовал его на языке Удзени и по довольной улыбке Хурлиулума понял, что не ошибся.
Они сели к столу. Птица, которую Тревельян в жареном виде не смог опознать, была великолепна, а свежие лепешки, овощи и кисловатый напиток создавали ей достойный фон. Хурлиулум, однако, ел мало, старый Шуттарн и того меньше, так что на гостя легла основная нагрузка. Одолев половину жаркого, Тревельян, согласно местному обычаю, погладил живот, повернулся к пастуху и сказал:
— Далеко же тебя занесло от родных мест, Хурлиулум! Отсюда до Мерцающего моря много дней пути, и я еще не встречал в Хай-Та твоих соплеменников.
— Жизнь без странствий скучна, Тен-Урхи. Особенно такая короткая, как у людей моего племени.
Представители западной расы жили пятьдесят-шестьдесят лет и быстро старели после сорока. Но это, казалось, не слишком огорчает Хурлиулума. Посмотрев с улыбкой на Тревельяна, он произнес:
— Среди любого народа, на востоке ли, на западе или в Семи Провинциях, есть непоседы, для коих привычное бытие хуже казни на крюке. Родительский дом их не радует, семья не соблазняет, занятие отца, будь то кузнечный промысел или управление людьми и землями, кажется скучным. Не хотят они всю жизнь махать молотком или судить своих подданных, не хотят видеть из года в год одни и те же лица, своих стареющих соседей, свою жену и ребятишек. Это не для них! Их манят дороги, новые встречи, приключения... Ты понимаешь меня, Тен-Урхи? Ты ведь один из нас, и, значит, сам такой.
— Понимаю, — сказал Тревельян, и это было чистой правдой. Хоть он не являлся рапсодом и даже уроженцем Осиера, но был из того же племени авантюристов-непосед. Любопытство и тяга к перемене мест являлись теми человеческими свойствами, что не зависят от развития технологии.
— Влекут не только странствия, но и возможность творить добро, — заметил Шуттарн. Он поднял руки, покачал ладонями, будто чашами весов, посмотрел на одну, потом — на другую. — Вот Светлый дом со всем его могуществом, с великими богатствами, армиями и крепостями, и вот — мы... Мы, Братство! И лишь богам известно, кто значит больше для нашего мира. Ибо мир стоит не на силе, не на звонкой монете не на клинках воинов, а на разуме и добре.
«Идеалист, — пробурчал командор, невидимый свидетель их беседы. — Мир стоит на промышленном производстве, ракетах и боевых роботах».
Но Тревельян, не обратив внимания на слова призрака, сказал:
— Согласен с тобой, Шуттарн, полностью согласен! Но временами разумное, доброе и, безусловно, полезное не принимается людьми. Вот, например... — Он прикрыл глаза, будто вспоминая. — Если измельчить опилки, тряпки и древесные отходы, потом обработать эту массу неким способом, отжать под прессом и высушить, получится лист, удобный для рисования и письма. Более удобный, чем пергамент, и много более дешевый. Слышал я, что такие листы мог делать мастер Цалпа из Рингвара... Еще слышал о котле, в котором кипит вода, а пар по трубкам идет к колесу и его вращает... Четырежды делали такой котел кузнец Суванува из Пейтахи, механик Куммух из Манканы и два строителя кораблей, Рдияс-даг из дневной провинции и Таркодаус из Островного Королевства. А еще дошло до меня, что некий дартах из Этланда считал, будто мир наш подобен шару и парит в пустоте, обращаясь около светила, чему есть многочисленные доказательства. Все это разумные вещи, но люди их не принимают. Почему?
Пастух и дарующий кров переглянулись. Лицо Шуттарна приняло озабоченное выражение.
— Видишь ли, Тен-Урхи, разумное еще не значит доброе и полезное. Взять хотя бы этого Дартаха... Мир подобен шару? Но какая от этого польза? Какое добро?
— Возможно, в мире есть еще неведомые земли в другой половине шара. Отчего бы их не заселить? Разве это не доброе деяние?
— В мире и так достаточно места, — возразил Хурлиулум. — Наши земли хороши и просторны и устроены предками к нашему благу. Есть где жить, и есть где странствовать! А новый край так просто не заселишь... Много прольется пота, а еще больше — крови.
Тревельян изогнул бровь.
— Жалеешь пот, пастух?
— Не пот, кровь. Споры из-за земель, новых или старых, без крови не обходятся. Пример тому — нынешний бунт в Манкане. Или юг... Как ты думаешь, почему не заселяются южные степи, где больше земель, чем во всех Семи Провинциях? — Тревельян молчал, и Хурлиулум, сделав паузу, продолжил: — Потому, что южные степи отделяют нас от южных лесов к племен дикарей. И нет нужды разбивать там плантации злаков и сажать фруктовые рощи. Пропитания нам хватает.
Хватает, молча признал Тревельян. В странах субтропического пояса злаки и фрукты росли с такой щедростью, что год в Осиере, где не знали месяцев, делился на сезоны Первого, Второго, Третьего и Четвертого Урожая. Сезоны отсчитывали по возвышению над горизонтом Ближней звезды, и каждый включал десять декад и три праздничных дня. Смены времен года здесь практически не замечалось, ибо ось вращения планеты была почти перпендикулярна плоскости экватора.
Все это было так, однако он чувствовал какую-то недоговоренность в речах Шуттарна и Хурлиулума. Возможно, чего-то он не знал? Или не понимал? Чего-то такого, с чем не смогли разобраться исследователи фрик за целых полтора столетия?
— Оставим в покое дартаха с его теориями и новые земли, — сказал Тревельян. — И я не буду вспоминать о паровых котлах, так как бывает, что они взрываются. Но эти листы для письма, которые придумал мастер Цалпа… Они-то кому помешали? — Он поглядел на массивный шкаф, полный толстенных томов и пергаментов. — Книги дороги, они большая редкость, а с этими листами их хватилобы на всех. Больше книг, больше знаний и больше знающих людей... Что в этом плохого?
Хурлиулум и Шуттарн снова переглянулись.
— Знание — меч, заточенный с обеих сторон, — молвил дарующий кров. — Ты молод, Тен-Урхи, и этого еще не понимаешь. К тому же ты рапсод, а песнопевцы всегда были склонны фантазировать. — Старик улыбнулся, смягчая резкость своих слов, но его лицо тут же приняло озабоченное выражение. — думаю, тебе надо поговорить с магистром с одним из наших мудрецов, Он объяснит тебе опасность излишнего знания... Скажи, откуда ты слышал про мастера Цалпу, про этого Дартаха и тех людей, что делали паровые котлы? Это случилось так давно, что даже я с трудом припоминаю их имена и страны, где они жили. Кто рассказал тебе о них?
— Определенно — никто. Странствуя, я слышал слово тут, два слова там... Как ты, верно, заметил, Шуттарн, я рапсод и, значит, ищу темы для песен. А это требует внимания даже к тому, что говорят в харчевнях, в банях, на дорогах и постоялых дворах.
— И ты был в Островном Королевстве? Так далеко? Там, где сохранилась память о Таркодаусе, строителе котлов и кораблей? — с ноткой недоверия спросил Хурлиулум.
Попался!.. — мелькнуло у Тревельяна в голове. И правда, далековато! Тем более что рядом сидит уроженец тех далеких мест! Начнет еще расспрашивать про это и про то... Крупных ошибок он не боялся, усвоив под гипнотическим внушением массу данных о географии, природе и обычаях западных стран, но в мелочах вполне мог провраться.
— Нет, там я не был. — Он сделал жест сожаления. — Я читал о Таркодаусе в Архивах. Его обвинили в колдовстве и насадили на крюк, и эта история была записана для поучения. Я...
Он смолк, заметив, как отвисли челюсти у собеседников. Опять он что-то не то сказал!
— Ты был допущен в столичные Архивы? Небывалое дело, клянусь Тремя! — Густые брови Шуттарна дрогнули в изумлении. — Конечно, ты уроженец Семи Провинций и рапсод, но все же... все же...
«Сошлись на бабу», — подсказал призрак командора, и Тревельян, скромно потупившись, произнес:
