сторон. Дорога, однако, была ровной и сравнительно прямой — вероятно, за ней следили и вырубали подлесок.
Тревельян прибавил шаг, поравнялся с Лагарной, вооруженным щитом и копьем, и спросил:
— Скажи, достойный… Ты ведь пастух, а значит, наставник я учитель. Какому искусству ты обучаешь?
— Танцам и изящным манерам, — ответил тот, касаясь наушного украшения, серебряной фигурки плясуна с малахитовой подвеской — Но не только этому, рапсод, не только этому! — Лагарна потряс копьем, и на его губах мелькнула мрачная усмешка.
Дорога пошла вверх, лес стал светлее, деревья раздвинулись, давая место остроконечным каменным глыбам, скалам и осыпям. Вверху, в разрывах крон, синело небо, и золотистый Ренур изливал на землю полуденный зной. Тревельян прикинул, что от Помо они отшагали километров пятнадцать и что в этом ровном темпе доберутся до поместья к началу Заката. Трое в их отряде несли щиты и копья, двое — топоры и луки, остальные, как он, вооружились мечами и арбалетами. Судя по всему, острая губительная сталь была рапсодам столь же привычна, как нежные флейты и сладкозвучные лютни. Их лица под налобниками шлемов казались грозными, мрачными, но спокойными. Лица людей, которые должны исполнить пусть неприятный, но почетный долг. Они преодолели ручей с каменистым дном и вошли в ущелье, неширокое и живописное. Дорога начала петлять, огибая утесы цвета охры, покрытые пятнами лишайников и хвойными лианами; теперь она просматривалась не больше, чем на десять-пятнадцать шагов. Командор снова пробудился и посоветовал не хлопать ушами, а выслать передовое охранение. Но Лагарна, видимо, не был новичком в воинском искусстве и обучал не только танцам: по его команде проводник Заммор и еще один воин быстро двинулись вперед.
Услышав, что за спиной затеялся негромкий разговор, Тревельян решил, что соблюдать молчание не обязательно, и посмотрел на шагавшего рядом рапсода. Звали его Паххат, и был он еще моложе Заммора.
— Подходящая у нас компания, учитель танцев и восемь музыкантов и певцов, — с улыбкой молвил Тревельян. — Хватит, чтобы повеселить Раббана, его родню и слуги научить их изящным манерам.
Но юный Паххат не принял шутки, дернув отвисшее ухо — типичный жест для человека его расы, — он хмуро заявил:
— Мы идем не веселить, не петь и танцевать, и учить не будем тоже. Проучим и покараем, так вернее! Как подобает судьям и стражам справедливости!
Стражи справедливости? Это Тревельян услышал не в первый раз, так его назвал Куссах Четыре Пальца, пират и разбойник... Видимо, эти слова были не лестью устрашенного злодея и не мольбой о милости, а чем-то большим; может быть, почетным титулом, что говорил о назначении рапсодов и всего их Братства. Возможно ли такое?.. — думал Тревельян, меряя дорогу быстрыми шагами. Петь, учить и складывать сказания — это с одной стороны... С другой — судить и карать, присвоив важные прерогативы имперской власти... А как любая власть относится к подобному деянию? Известно как! Резко отрицательно, вплоть до виселицы, плахи и костра для самозваных судей. Хотя в земной истории были особые институты суда и кары, освященные традицией, — божий суд, суд чести, дуэль и рыцарские поединки... В Средневековье эти феномены уживались с властью, пользуясь даже почетом и общим признанием — в точности, как Братство Рапсодов. Все зависело от ситуации, и, значит, здесь и сейчас она сложилась так, что имперская власть не хочет или не может рассудить Раббана с его оппонентом.
«Я еду в Помо, — припомнил Тревельян лукавые речи прелестной попутчицы — Ты мог бы там меня навестить или отправиться прямо со мной. Раббан будет рад и примет тебя с почетом...»
«Еще как будет рад! — молчаливо согласился он. — Еще один меч в отряде приглашенных судей! Больше мечей, больше веских доводов, больше надежды на успех. Но кто же так насолил бедняге Раббану?»
Любопытство мучило его. Покосившись на юного Паххата, он промолвил:
— Я появился в Помо сегодня на Восходе, а потому не знаю, к кому мы идем и кого покараем. Неужели Раббана, правителя Северного Этланда?
— В Северном Этланде Раббан уже ничем не правит, — ответил, услышав его слова, рапсод постарше, которого звали Форрер. — Что значит править? Собирать налоги, судить спорящих, поддерживать в стране порядок. А Раббан…
— …налогов точно не собирает, — с сухим смешком подсказали сзади.
— Это так, — кивнул Форрер. — Их собирает другой, в двойном размере, сдирает шкуру с поселян, чтобы прокормить свою дружину. Город пока откупался... Но и до Помо дойдет черед, когда опустеют сундуки купцов и мастеров!
— У этого другого есть имя?
— Конечно. Аладжа-Цор, так его зовут. Аладжа-Цор из Мад-Аэга.
— Из самой имперской столицы?
— Да. Он...
Протяжный свист прервал Форрера. Семь воинов ринулись вперед, обогнули утес, что наполовину перегораживал ущелье, и оказались в расширении, на сравнительно ровной площадке, усыпанной щебнем и камнями величиной с кулак. Скалы тут отступали влево и вправо на полсотни метров, склоны их были пологими, заросшими кустарником и хвойными деревьями, чьиискривленные стволы служили насестами двум десяткам лучников. Еще тридцать или сорок бойцов стояли плотной шеренгой посреди дороги, а перед ними — Заммор и сопровождавший его рапсод. Большая часть противников относилась к северной континентальной расе, как и их предводитель, рослый воин в кольчуге, с огромным топором.
— Люди Аладжа-Цора, — бросил Лагарна и выступил им навстречу. два щитоносца с копьями тутже прикрыли его с обеих сторон.
«Говорил я, будет драка, — раздался бесплотный голос командора. — Ты поаккуратней, мальчуган… Не нравятся мне эти козлы на флангах… Как бы стрелу тебе в зад не всадили».
Но Лагарна, похоже, таких опасений не испытывал. Повелительно взмахнув рукой, он распорядился:
— Прочь с дороги! Не пытайтесь нас остановить! Вспомните: поднявший руку на Братство лишится руки, а вместе с нею — крови и жизни. Не споют над ним погребальных гимнов, и прах его не попадет к Таван-Гезу. — сожрут его плоть лесные хищники, а ночная птица выклюет глаза.
— Клянусь духами бездны, мы не хотим проливать вашу кровь, — с мрачным видом ответил рослый предводитель. — Не пугай нас, пастух, отправляйся в Помо и уводи своих воинов. Аладжа-Цор, наш благородный повелитель, вам ничего не должен.
— Об этом мы с ним поговорим и рассудим от имени Братства. А сейчас убирайтесь!
В глазах предводителя разгоралась ярость. Он оглянулся на своих бойцов, крепче перехватил рукоять топора и процедил сквозь зубы:
— Убирайся ты! Будь ты хоть трижды из Братства, но людей-то больше у меня! И войны они не из последних! Как и я сам! Я, Майлавата, служивший туаном в войске у...
— Ты мешок с дерьмом в ржавом доспехе, — с оскорбительной усмешкой произнес Лагарна и тут же отпрянул назад. Топор его противника сверкнул на солнце и опустился, задев плечо пастуха. Кажется, в этом был некий расчет — Лагарна мог двигаться быстрее, но не спешил, словно желая получить ранение. Совсем пустяковое — пониже наплечника доспеха заалела мелкая царапина.
— Они пролили первую кровь, — прорычал Форрер, выхватывая меч. — Первая кровь, братья!
В следующий миг Лагарна ударил предводителя копьем. Ударил нижним концом древка в колено, сшиб наземь, проткнул горло острием и проделал все это словно пируэт в изящном танце. Грохнув, сомкнулись три щита, и пастух с двумя певцами, орудуя копьями, ринулись на врагов и проломили строй, оставив на земле четыре трупа. Остальные рапсоды, бросив свои мешки с поклажей и инструментами, шагнули следом, обрушив на людей Аладжа-Цора мечи и топоры. Трещали кости, лилась кровь, падали мертвые и раненые, и Тревельян успел подумать, что стражей справедливости не зря боятся — соперничать с ними в боевом искусстве было нелегко. Мысль мелькнула и тут же оставила его. Мощным ударом он рассек рукоять топора, пробил панцирь, всадил клинок меж ребер схватившегося с ним воина, вырвал стальное жало, полоснул по шее другого противника, отступил, сделал финт, поразил в живот вражеского меченосца, а возникшего ему на смену рубанул по спине. Рапсоды смешались с отрядом врагов,
