устраивало. Они никуда не торопись, а меньше всего — в эпоху технической революции.
Середина Дня — четыре часа по земному счету. Тревельян полагал, что еще до начала Заката он выйдет к какой-нибудь деревушке.
Так оно и получилось. Вскоре он услышал плеск волн, затем тропа резко свернула к северу и сделалась шире, постепенно превращаясь в хорошо утоптанную грунтовую дорогу. Слева от Тревельяна по-прежнему зеленела лесная чаща, а справа были уже не горы, а ровный, усыпанный галькой откос и лазуритовая даль Жемчужного моря. В ней темнели пироги; одни шли под парусом, к другим, застывшим на месте, то и дело поднимались ныряльщики, перебрасывая через борт сетки с раковинами. Берег был изрезан бухтами, их разделяли то невысокая скала, то нагромождение камней или мыс, протянувшийся на сотню-другую метров, и дорога отклонялась и петляла, обходя препятствия. Наконец за очередным поворотом открылся залив побольше тех, что встречались прежде, пальмовая рощица, причалы с лодками, а между рощей и причалами — два десятка аккуратных бревенчатых домиков, навесы, сараи и сети, растянутые дляпросушки.
На мелководье у берета бродили двое мальчишек с острогами. Увидев Тревельяна, они застыли точно пара изваяний из красноватой меди, затем помчались к берегу, размахивая своими орудиями, подпрыгивая и вскрикивая от избытка чувств. «Хотят напасть?..» — подумал Тревельян, но тут же понял, что ошибается: его приветствовали.
— Т-ты... т-ты правда рапсод? — заикаясь, спросил один из мальчуганов. У обоих брови были необычайно густыми, а мочки ушей оттянуты почти до плеч.
— Рапсод, — ответил Тревельян на восточном диалекте. — Рапсод из Братства Рапсодов, и зовут меня Тен-Урхи. Я иду из...
Но его не дослушали. Пареньки помчались по дороге в деревню, подпрыгивая еще выше и вопя в две глотки:
«Рапсод! К нам пришел рапсод! Его имя Тен-Урхи! Настоящий рапсод из Семи Провинций! Тен- Урхи!»
Империю часто называли Семью Провинциями. Двойное имя Тревельяна и его внешность, бакенбарды, темные волосы и пигментные пятна под глазами, были свидетельством того, что он появился на свет в центре материка, у пресного моря Треш. Видимо, люди континентальной расы, да еще певцы, были не частыми гостями в этой деревушке.
Он вступил на небольшую площадку между домами. Люди сбегались со всех сторон — женщины, ребятишки, старики. Мужчин почти не видно, отметил он, — надо думать, промышляют в море.
Вперед выступил старик. Одежды на нем, как и на других жителях, было немного — кусок зеленой ткани, обернутый вокруг бедер, да ожерелье из рыбьих костей и птичьих перьев.
Старец сделал ритуальный знак — описал кружок у сердца. Тревельян ответил тем же.
— Да будут милостивы к тебе Трое, Тен-Урхи! Я разделяю твое дыхание.
— А я — твое, — ответил Тревельян.
— Ты устал? Ты голоден? Ты хочешь пить?
— Устал, голоден и хочу пить.
Его не спросили ни о цели визита, ни о том, откуда он пришел и куда направляется. В рыбацких общинах Хай-Та были свои понятия, как встречать чужестранцев.
— Меня зовут Вашшур, — сказал старик. Затем, коснувшись плеча стоявшего рядом пожилого мужчины, представил его: — Это Нухассин, мой друг и помощник. Эй, женщины! Вы слышали, что сказано гостем, посланным нам богами? Он устал, он голоден, он хочет пить.
Не прошло и трех минут, как Тревельян уже сидел на циновке под пальмами, перед ним стоял котелок с варевом из моллюсков и рыбы, горой лежали орехи и фрукты, в кувшинчике плескался сок, разбавленный водой. Вашшур и Нухассин сидели напротив, время от времени прикладывались к своим кувшинчикам и развлекали гостя беседой. Остальные обитатели деревни столпились шагах в двадцати, взирая на Тревельяна с интересом и почтением.
На земной взгляд, они были не очень красивы. Типичные представители восточной расы: удлиненные мочки ушей, красноватая кожа, необычайно густые брови, затеняющие глаза, непривычный цвет волос, почти белесый, отчего все они, и юные, и старые, выглядели поседевшими. Волосы на голове тоже были густыми, но короткими, и росли на темени и затылке, оставляя открытым лоб. Самой странной деталью их лиц являлся нос, крупный, с утопленной вглубь носовой перегородкой, от чего казалось, что у некоторых из них только одна ноздря. Впрочем, их внешность не удивляла Тревельяна; готовясь к своей миссии, он провел много часов в гипнотическом трансе, поглощая знания об Осиере. Про этих людей он знал больше, чем они сами знали о себе. Например, то, что живут они не дольше шестидесяти лет и что мощные легкие и выпуклая грудная клетка делают их превосходными ныряльщиками.
— Ты пришел, и это доброе предзнаменование, — произнес Вашшур.
— Да, доброе, — подтвердил Нухассин. — Лов будет удачным.
— Надеюсь, что так, — кивнул Тревельян, налегая на ароматное варево. После прогулки в горах он сильно проголодался.
— Люди Высокого и люди Светлого дома — те, что в Бенгоде, — хотят голубой жемчуг. А это большая редкость! — сказал Вашшур.
— Редкость, — согласился Нухассин. — За год мы набираем вот столько, — он сложил пальцы горстью, — но думаю, что теперь будет больше. Конечно, если ты споешь нам волшебную песнь.
— Спою, обязательно спою, — пообещал Тревельян, доедая рыбу и тающих на языке моллюсков. Вероятно, речь шла о дани или налоге; Высоким называли правителя Хай-Та, а Светлым домом — императора. Их люди, сидевшие в Бенгоде, были не иначе как налоговыми чиновниками.
Он поднял кувшинчик, оглядел его и выпил прохладного кислого сока, Вашшур и Нухассин вежливо приложились к своим сосудам. Быт в их деревне был прост, но, отнюдь не примитивен, хижины из вкопанных торчком бревен выглядели прочными и вместительными, котелок из бронзы украшен чеканным орнаментом, глиняные кувшинчики имели изящную форму, а циновка, на которой сидел Тревельян, была искусно сплетена из тростника… Признаки древней культуры, которая, по мнению археологов Фонда, проводивших тайные раскопки, датировалась двумя-тремя тысячелетиями.
— Я иду из Рори в Бенгод, — сообщил он, приступая к фруктам. По вкусу плоды походили на сливы, а по виду — на апельсин. Во всяком случае, кожура у них была оранжевая.
— Из Рори в Бенгод... — повторил Вашшур. — Но ты выбрал плохую дорогу, Тен-Урхи! Дорогу между лесом и горами, которой редко ходят. Лучше было бы идти по тракту, который выложен ровными камнями.
— Но тогда я не попал бы к вам, Вашшур. Кроме того, у плохой дороги есть свои преимущества. — Тревельян стер с губ фруктовый сок. — Она безлюдна, и никто не мешает сочинять новые песни. А это дело требует уединения.
— Конечно, конечно, — старик закивал. — Люди твоего Братства угодны богам, и грозный Таван- Гез; Заступница Таванна-Шихи и вечно юный Тавангур-даш охраняли тебя на этом пути. Наверное, ты сочинил много песен?
— Кое-что есть, и сегодня вы их услышите. Но главную песню — может быть, даже сказание — я сочиню в Бенгоде.
Нухассин поморщился.
— Там слишком много народа. Уединение в Бенгоде слишком дорогой товар.
— Кроме уединения мне нужны новые вести, новые мысли и новые слова. — Тревельян погладил живот в знак того, что насытился. — Я слышал, что какие-то люди — может быть, из Хай-Та или Этланда, может быть с Архипелага — плавали на восток. Слышал, что они пересекли океан на своих кораблях и вернулись обратно. Еще слышал, что они нашли за океаном новую землю. Если это правда, я сложу о них сказание.
Вашшур и Нухассин переглянулись с недоумением.
— Наши ловцы жемчуга бывают в Бенгоде, но ни о чем подобном им не говорили, сказал старик. Плавать далеко в океан... Разве такое возможно! Там нет никаких земель, но если долго плыть, корабль наткнется на Оправу Мира. А это Таван-Гезу не понравится!
