– Думай об этом, – Флетчер уловил его мысли.
Смех вызвал новый прилив боли. Даже прикосновение Флетчера не могло ослабить ее.
– Не умирай! – слышал он слова Флетчера. – Погоди! Ради Субстанции, погоди!
Но было поздно. Смех и боль сдавили мозг Бадди. Слезы, залившие глаза, скрыли от него фигуру Флетчера.
«Прости, – подумал он. – Не могу. Не проси меня о том, чего я не могу».
– Погоди!
Поздно. Бадди угасал, оставив в руках Флетчера лишь слабые испарения.
– Черт, – выругался Флетчер, стоя над трупом Бадди Вэнса, как когда-то, невероятно давно, над лежащим Джейфом в миссии Санта-Катрина. На этот раз тело не шевелилось. Жизнь оставила Бадди. На его лице застыло выражение одновременно комическое и трагическое, как вся его судьба. Теперь, с его смертью, такая же судьба ждала весь Паломо-Гроув.
В следующие несколько дней время выкидывало в городе бесчисленные шутки, но первым заметил это Хови, между расставанием с Джо-Бет и новой с ней встречей. Минуты растягивались в часы; часы казались достаточно долгими, чтобы сменились поколения. Он решил скоротать время, осматривая дом своей матери, – в его характере было подбираться к корням явлений, искать их начало. Чувства прошлой ночи сохранялись, и он ощущал их еще сильней – абсурдная уверенность, что в мире все будет хорошо, не может быть плохо теперь. Умом он понимал абсурдность этого чувства, но не сопротивлялся.
Следом пришло другое, более тонкое чувство. Когда он подошел к дому, где жила его мать, все вокруг каким-то сверхъестественным образом изменилось. Он стоял в центре улицы и глядел на дом, неподвижный, как на фотографии. Не было ни машин, ни пешеходов.
Эта часть города словно застыла, и он так и ждал, что в окошке появится его мать, снова молодая. К тому же его не покидало ощущение, что все события предыдущего дня, его встреча с Джо-Бет, совершались в ожидании чего-то гораздо большего, о чем он не осмеливался даже помыслить. Мысля о таинственной предрасположенности этой встречи заводили его в такие философские лабиринты, что он не мог отличить любовь от науки.
Вот и теперь, стоя перед домом своей матери, он не мог отделить ее тайну от тайны своей любви. Дом, мать и их встреча были связаны воедино. А связывал их он.
Он решил постучать в дверь (как иначе он мог изучить это место?) и уже хотел подняться по ступенькам, когда какой-то инстинкт предостерег его от этого. Он отошел и увидел открывшуюся перед ним панораму города, спускающегося с Холма до восточных пределов, за которыми расстилался сплошной лес. Или почти сплошной: то здесь, то там среди листвы зияли просветы, в одном из которых собралась какая-то толпа. Там метались прожекторы, выискивая что-то невидимое ему. Кино они, что ли, там снимают? В это утро он был так зачарован, что легко мог пройти по улицам мимо половины голливудских звезд.
Стоя там, он услышал чей-то шепот. Он быстро оглянулся. Улица сзади была пуста. Никакой ветер не мог донести до него этот звук: ветра не было. Но он пришел вновь, так близко, что, казалось, он рождается внутри его головы. Тихий невнятный шепот, повторяющий только два слога:
– Ардховардховардхова...
Он никак не мог связать этот голос с тем, что происходило внизу, в лесах. Да его и не очень заботила эта связь. Этот город жил по своим законам, и ему предстояло подчиняться им в неведомых будущих приключениях. Город привел его к любви, к чему приведет его этот шепот?
Было нетрудно найти путь вниз. Пока он шел, его охватило дурацкое чувство, что весь город вот- вот совершит этот путь вместе с ним, сползет со склона холма и провалится в бездну.
Это гротескное ощущение усилилось, когда он достиг леса и спросил, что случилось. Никто не обращал на него внимания, пока какой-то мальчик не пропищал:
– Тут дырка в земле, и он провалился.
– Кто «он»? – спросил Хови. Но ответил не ребенок, а сопровождающая его женщина.
– Бадди Вэнс, – Хови не спешил реагировать, надеясь на дополнительную информацию. – Он был телезвездой. Такой смешной. Мой муж его любил.
– А они его достали?
– Нет еще.
– Ничего, – вмешался мальчик. – Он все равно уже мертвый.
– Правда? – спросил Хови.
– Конечно, – подтвердила женщина.
Внезапно сцена обрела для него новую перспективу. Все они привали сюда не спасать человека.
Они хотели видеть, как его достанут, чтобы потом сказать: «Да, я видел, как они несли его под простыней». Это патологическое любопытство после всего вывело его из себя. Кто бы ни повторял его имя, в гуле толпы он больше ничего не слышал. Незачем было оставаться тут, когда у него были глаза, в которые он мог смотреть, и губы, которые он мог целовать. Он повернулся и побрел к мотелю ждать появления Джо-Бет.
4
Только Абернети всегда звал Грилло по имени. Для Саралин, до самого расставания, он был Грилло, и так же звали его все коллеги и друзья. Для врагов (а у какого журналиста, тем более специалиста по скандалам, нет врагов?) он был «этот чертов Грилло», мог он быть и правдивым Грилло, но всегда Грилло. Только Абернети называл его, как сегодня:
– Натан?
– Ну, чего тебе?
Грилло только что вылез из-под душа, но от одного звука голоса Абернети был готов вскочить и бежать куда угодно.
– Что ты сейчас делаешь?
– Работаю, – соврал Грилло. Был уже поздний вечер. – Помнишь мою грязную работку?
– Забудь. Кое-что случилось, и я хочу, чтобы ты был там. Бадди Вэнс, комик – знаешь? – так вот, он пропал.
– Когда?
– Сегодня утром.
– А где?
– В Паломо-Гроув. Слышал?
– Да так, по карте.
– Они пытаются его вытащить. Там сейчас день. Когда ты мог бы вылететь?
– Через час. В крайнем случае, минут через девяносто. А что, это так интересно?
– Ты чересчур молод и не помнишь «Шоу Бадди Вэнса».
– Я смотрел повторения.
– Тогда я тебе скажу кое-что, мой мальчик, – это обращение Грилло ненавидел, – когда показывали это шоу, все бары пустели. Это был великий человек и великий американец.
– Так что, тебе нужен слезливый репортаж?
– Черт, нет! Мне нужны новости о его жене, о девочках, об алкоголе, и чем он вообще занимался в графстве Вентура.
– Иными словами, всю грязь.
– Там были замешаны и наркотики, Натан.
Грилло так и видел выражение глумливого сочувствия на лице шефа.
– Читатели хотят об этом знать.
– Они хотят грязи, и ты тоже.
– Такая уж работа. Так что рви туда, мой мальчик.
