Брунгильды Николаевны Муромцевой. Узнал он и ее собеседника – Дмитрия Андреевича Формозова. Рядом с ними, спиной к доктору, стояла Мура.
Откуда-то сзади и сбоку появилась Екатерина Борисовна, она улыбнулась дедушке, доктору, протянула Климу Кирилловичу свою маленькую ручку – и, когда тот склонился над ней, торопливо прошептала, оглядываясь на отвернувшегося деда:
– Как только начнется служба, идите в маленькую дверь справа.
И, еще раз одарив сияющей улыбкой Клима Кирилловича, она упорхнула в другой конец зала.
Слушая вполуха Прасковью Семеновну, доктор размышлял о том, стоит ли ему подходить к Брунгильде и Муре? Может быть, им достаточно общества господина Формозова? Почему девушки не сказали ему, что приглашены сюда?
Пока доктор раздумывал, в зале произошло легкое перемещение, и сверкающие парчовыми нарядами священнослужители приготовились творить свое действо. По воздуху поплыл сладкий дух ладана и горящих свеч, раздались слова молитвы.
Приглашенные гости смолкли и потянулись за священнослужителями. Прасковья Семеновна истово закрестилась и, оставив доктора, присоединилась к участникам церемонии.
Клим Кириллович вздохнул, бросил взгляд на поглощенных зрелищем сестер Муромцевых и сделал два осторожных шага назад. Он, стараясь быть неприметным, добрался до указанной ему дверцы, белая поверхность которой сияла золотом причудливо вьющихся стеблей. Нажав на бронзовую, в виде львиной головы, ручку, он открыл дверь и очутился в длинном коридоре без окон, освещенном электрическими лампами бронзовых бра. Прикрыв бесшумно дверь, доктор остановился в нерешительности. Через несколько мгновений метрах в десяти от него появилась легкая фигурка фрейлины Багреевой – девушка сделала ему знак рукой и поманила за собой. Доктор поспешно последовал вперед и свернул в проем двери. Перед ним открылась комната, затянутая алым штофом: по стенам – обитые красным бархатом диваны и кресла, около них, у окон – столики, инкрустированные самоцветными камнями. И повсюду – вазоны и жардиньерки с цветущими камелиями: на столиках, на каминной полке, на подоконниках.
Доктор опустился в указанное ему Екатериной Борисовной кресло. Она устроилась напротив него.
– Простите, господин Коровкин, мою настойчивость, – лицо ее выражало смущение, – мне не с кем посоветоваться по очень важному делу. И бабушке и дедушкой сказать тоже нельзя.
Девушка явно волновалась и говорила полушепотом, поглядывая на закрытую дверь, в которую они недавно вошли.
– У нас есть несколько минут, пока меня не хватятся. – Она закусила нижнюю губку.
– Располагайте мной, я привык хранить чужие тайны, – шепотом отозвался доктор.
Ее голубые глаза миндалевидной формы, в которых в пасхальную ночь почудились ему мечтательность и тонкая душа, смотрели холодно и жестко.
– Дорогой доктор, – решилась фрейлина. – Доверяю вам мое честное имя. Положение мое отчаянно.
– Ну-ну, не торопитесь, – поспешил успокоить ее доктор, – давайте разберемся. Что случилось?
– Вот. – Откуда-то из складок своего платья Катенька вынула розовый конвертик. – Смотрите.
Доктор открыл незапечатанный конверт и вынул оттуда фотографию. Она изображала черноволосого красавца с холеными усами и бородой, на коленях самоуверенного фата сидела обнаженная... Екатерина Борисовна.
Доктор поднял глаза на фрейлину, чувствуя, как лицо его заливает краска. Но хорошенькое личико внучки господина Шебеко выражало лишь холодную брезгливость.
– Вас интересует, с кем это я и где? – срывающимся шепотом произнесла она.
– Я... э... э-э... нет, – промямлил доктор.
– Этот гнусный фотомонтаж вручил мне посыльный. Слава Богу, бабушки и дедушки дома не было. Но вы не знаете этого человека?
– Нет, – сказал доктор, – впервые вижу.
– Великий князь Александр Михайлович. Красавец Сандро, непутевый член династии.
– Чего же добивается шантажист? – спросил Клим Кириллович.
– В конверте послали только фотографию. Сам шантажист еще не объявился. – Фрейлина покосилась на дверь. – Я решила, что надо действовать немедленно. Но как? Я же никому не могу показать эту гадость. Будет скандал.
– Надо бы разыскать негатив, – поморщился доктор, – теперь я вижу, что это грубая фальшивка. Только лицо ваше, а все что ниже – чужое... – Клим Кириллович покосился на пышные формы красавицы, к телу которой приставили голову Катеньки. – Есть ли у вас какие-то подозрения? Когда вы это получили?
– На Страстной, в четверг. – Лицо девушки помрачнело. – Конкретных подозрений у меня нет.
– А жених у вас есть? – мягко спросил Клим Кириллович. – Может быть, кто-то хочет расстроить ваш союз?
– Нет, я еще о замужестве не думала, – равнодушно бросила фрейлина и тревожно заглянула в глаза своему собеседнику. – Подскажите, Клим Кириллович, как найти негодяя?
– Есть у меня одна идея, – ласково сказал доктор Коровкин, – я обещаю вам сегодня вечером подумать. А вы, если шантажист объявится, сразу же телефонируйте мне. Скажите какую-нибудь условную фразу. Ну, например, – э-э-э – «призрак ожил». Я все пойму и сразу начну действовать.
– Благодарю вас, Клим Кириллович. – Губки Екатерины Борисовны задрожали. – За что только мне такое несчастье?
Она встала, быстрым движением сунула злосчастный конверт в складки юбки. Клим Кириллович, совершенно убитый, вернулся в огромную залу, где раздавался оглушающий бас протодьякона Малинина:
– Создателю и Содетелю человеческого рода, Дателю благодати духовныя, Подателю вечнаго спасения, Сам, Господи, посли Духа Твоего Святого с вышним благословением на вещь сию, яко вооружена силою небесного заступления хотящим ю употребляти, помощна будет к телесному спасению и заступлению, О Христе Иисусе Господе нашем...
Минуту помедлив, доктор направился к выходу.
Не хотелось ему наблюдать церемонию освящения – одна мысль о том, что кто-то в окружении Екатерины Борисовны, может быть, присутствующий здесь, способен на такие гнусности, как скабрезный фотомонтаж, испортила ему все настроение.
Доктор Коровкин вернулся домой раньше назначенного времени.
Открывшая дверь прислуга сообщила, что у тетушки Полины гость. Оглядев вешалку, доктор увидел на ней шинель и фуражку судебного следователя.
Полина Тихоновна, порозовевшая от волнения, потчевала гостя чаем. Стол был заставлен тарелками с куличами, вареньями, крендельками, пирожками, формочками с пасхой. В центре на блюде лежали ширхановские пирожные и марципаны – подарок Карла Ивановича.
– Как прошло освящение портрета? – спросила тетушка. – Я уж доложила Карлу Иванычу, что ты приглашен во дворец.
– Все великолепно, – сдержанно ответил племянник, решив не вдаваться в подробности. – Общество блестящее, что и говорить. Портрет тоже хорош.
– Говорите прямо, что работа художника – гениальная, – аккуратный рот судебного следователя тронула улыбка, – не стесняйтесь. А то вы, верно, думаете, что он все еще под подозрением находится.
– А что, разве нашелся настоящий убийца? . – округлила по-молодому блестевшие глаза Полина Тихоновна.
– Пока нет, но мы уже вышли на верный след, – важно изрек Вирхов. – И господин Фрейберг так считает.
– И что, Карл Иваныч, вы отпустили господина Закряжного? – спросил доктор, принимая от тетушки чашку с чаем.
– Как же! С полчаса тому назад будет, как отпустил... Извел он меня своими причитаниями и упреками. А кулич у вас, Полина Тихоновна, замечательный.
