– А где ваши инструменты и лекарства? – поинтересовался Муромцев.
– Не знаю, – повторил доктор, – может быть, их украли и вместо них подложили эту ужасную карту.
– А саквояж ваш? – уточнил профессор.
– Похож, хотя я не уверен... – Клим Кириллович осторожно взял саквояж в руки и стал осматривать его изнутри и снаружи. – У моего никаких особых примет не было...
– Очень, очень хорошо, – профессор повернулся к дамам, сгрудившимся справа от него, – карта как карта, вышита золотом и цветным шелком по холсту. Ну-ка глянем. – Он вновь склонился над тканью. – Вот она, Москва-голубушка, на месте, а Петербурга еще нет... не написано про него. Зато есть Киев и Ярославль... А как реки искусно вышиты... Синим шелком, даже не выцветшим от времени... Вот мастера-то были в старину! А здесь что написано?
Профессор приподнял правый край ткани и по слогам прочитал золотошвейную замысловатую вязь:
– «До этого места дошел Александр Македонский, пищаль закопал, колокол отлил». Странно... Мура, ты что-нибудь слышала о походе Македонского к берегам Амура?
Вскинув на отца синие глаза, обрамленные короткими черными ресницами, младшая дочь ответила, едва шевеля бескровными губами:
– А мы-то думали, что речь идет о Дмитрии Донском!
– Что за ахинею вы изволите глаголить? – разъярился профессор. – Даже я знаю, что в тех краях Донского не было, там были владения Чингизидов...
– Николай Николаевич, – все еще стоя в отдалении прерывающимся голосом спросил доктор, – а крови, крови вы на этом холсте не видите?
– Что вы хотите этим сказать? – Лицо профессора вытянулось, и он воззрился на своего оторопелого друга.
– Я хочу сказать, что теперь меня обвинят в убийстве вышивальщицы, – наконец решился выговорить Клим Кириллович.
Николай Николаевич изменился в лице и сделал шаг по направлению к доктору, но в этот момент до его слуха долетели звуки, похожие на сдерживаемые рыдания. Он остановился и взглянул на дочерей.
– А может быть, подозрение падет и на меня, – всхлипнула Брунгильда.
– Или на меня, – скорбно подхватила Мура, уставившись на узенькую, темнее общего фона, кромку карты.
– Что за черт! – вспылил профессор. – Я ничего не понимаю в происходящем! Чем вы здесь занимались в мое отсутствие?
– Ты только не волнуйся, Николай Николаевич, не волнуйся, – пришла на помощь дочерям Елизавета Викентьевна, к ее лбу и щекам постепенно возвращался матово-розовый цвет, – я сейчас тебе все объясню... В пасхальную ночь наши девочки с Климом Кирилловичем и еще несколькими спутниками побывали в мастерской известного художника Романа Закряжного.
– Это еще кто такой? – сдвинул брови профессор.
– Живописец, портретист, – с готовностью пояснила его супруга, направляясь к дивану и уводя мужа за собой, подальше от злополучной карты. – Там еще были фрейлина Вдовствующей Императрицы в сопровождении бабушки и дедушки, чиновник Дмитрий Андреевич Формозов, страховой агент Модест Багулин и мистер Стрейсноу.
– Кто-кто? – спросил профессор, нависая над женой, которая, напряженно приподняв голову, присела на диван. – Не расслышал.
– Понимаешь, это наш английский гость, достойный человек, баронет, очень хотел с тобой встретиться. Ну и он очень похож на Петра Первого.
Елизавета Викентьевна мужественно взяла на себя трудную миссию и подробно рассказала профессору о событиях, происшедших в его отсутствие.
В гостиной повисло тягостное молчание.
– Хорошенькое дельце, – сурово изрек отец семейства, – мои любимые дочери по ночам ходят на квартиру к дерзкому убийце...
Девушки виновато молчали, Клим Кириллович потупил голову. Полина Тихоновна аккуратно опустила саквояж на пол, рядом со стулом, на котором сидела.
– Но это оставим. Пока, – подчеркнул со значением Муромцев. – А почему же теперь Клим Кириллович думает, что его обвинят в убийстве этой вышивальщицы?
– Понимаете, дорогой Николай Николаевич, – вступила вместо понурого племянника Полина Тихоновна, – убийцей мог быть не только художник, но и человек, который заказывал жертве вышивку на холсте. Карл Иваныч думал сначала, что это пелена к образу благоверного святого князя Дмитрия Донского... Все очень странно, – затараторила Полина Тихоновна.
Профессор посмотрел на доктора.
– Не лучше ли самолично явиться к следователю с этой самой картой и отвести от себя подозрения? – неуверенно предложил он.
– Боюсь, это сильно попортит мою репутацию, – замялся доктор Коровкин, – я влип еще в одну неприятную историю.
– О чем вы говорите? – холодно поинтересовался профессор.
– Не имею права разглашать, – покраснел доктор, – чтобы не вызывать паники в народе. Но городу грозит катастрофа. – Помолчав, он решился: – Я, как друг вашего семейства, обязан вас предупредить: во время моей поездки в Чумной форт кто-то похитил пробирку с чумными бациллами. Меня допрашивали.
Доктор засуетился, бросился к роялю, схватил разложенный холст и пытался его сложить, чтобы засунуть в саквояж.
– Не надо, милый Клим Кириллович, – остановила его Мура, – не торопитесь. Карту никто искать не будет. Ручаюсь вам.
– Это почему же? – ехидно поинтересовался профессор.
Мура выдержала паузу.
– Потому что там, в Екатерингофском дворце, уже висит на стене копия, из-за которой убили вышивальщицу Аглаю Фомину.
– И убил ее господин Холомков? – с надеждой спросил доктор Коровкин.
– Не знаю, – покраснела Мура, – но он мог быть причастен к убийству.
– А зачем ему надо было менять оригинал на копию? – спросила Елизавета Викен-тьевна. – Я помню его, приятный молодой человек.
– Все просто, – буркнул Николай Николаевич, – хотел выручить деньги за раритет, заменив его фальшивкой.
– Нет, все обстоит гораздо хуже! – строго возразила его младшая дочь. – Он хотел уничтожить подлинную карту императора Петра Великого, хоть, возможно, тот и не был законным императором.
– Довольно о пустяках, не сводите меня с ума вашими домыслами, – прервал ее отец. – Вещи, за которые можно выручить неплохой капиталец, не уничтожаются.
– Ты не понимаешь, папа! – воскликнула Мура. – Дело не в деньгах, а в решениях Международного исторического конгресса, который недавно прошел в Риме. Там было велено писать историю по единому плану.
– Ну и что? – пожал плечами профессор. – Каждая научная дисциплина имеет единый план развития.
– А как же Александр Македонский на Амуре, пищаль? – Мура ткнула пальчиком в надпись на карте. – Это не сходится с общим планом!
Профессор задумался. Прошла тягостная минута.
– Нет, все-таки в химической науке больше порядка и осмысленности, чем в исторической, – заметил он, – люди делают полезное дело. Коллеги из Мюнхенского университета сказали мне, что получили прекрасное снотворное барбитал. Жаль, не попросил у них по дружбе грамм-другой...
– Кстати, дорогой, – встрепенулась Елизавета Викентьевна, – коли уж мы дошли до химических
