– Вас убьют, как только вы выйдете из дома, – рассердилась Мура. – Как вы не понимаете? Ведь он явно покушался на саквояж с холстом. Его подослали убийцы. У вас в руках вещественное доказательство преступления.
– Я выйду без саквояжа и черным ходом, – попытался успокоить разгневанную барышню Клим Кириллович.
– А если они и там устроили засаду? – наступала Мура.
– Климушка, – осторожно подсказала молчавшая доселе Полина Тихоновна, – а может быть, тебе позвонить мадемуазель Багреевой, прежде чем ехать?
– Хорошо, – помолчав, согласился тот, – я позвоню, вы позволите воспользоваться аппаратом?
– Разумеется, милый Клим Кириллович, разумеется, – закивала Елизавета Викентьевна.
Доктор подошел к аппарату и попросил телефонистку соединить его с квартирой господина Шебеко. Поинтересовавшись здоровьем стариков, Клим Кириллович попросил позвать Екатерину Борисовну.
– Простите, милая Екатерина Борисовна, что не смог сегодня воспользоваться вашим приглашением. Как вам понравилась выставка? Очень понравилась? Приятно слышать. Да, да... разумеется... Всегда к вашим услугам. Завтра утром непременно навещу.
Доктор положил трубку на рычаг.
– Ну что? Что я говорила? Никуда ехать и не надо, она притворялась, – облегченно вздохнула Мура. Правильно?
В гостиную осторожно заглянула Глаша.
– Только что приходил посыльный, передал записку для Брунгильды Николаевны.
– И где она? – бесцеремонно поинтересовался профессор.
Глаша покосилась на старшую профессорскую дочь, губы ее задрожали, она вынула из кармашка фартука сложенный лист бумаги и подала профессору.
Николай Николаевич Муромцев развернул послание и прочел: «I want to see you, I am dying...»
– Что-что? – подалась вперед Полина Тихоновна. – Я по-английски не понимаю...
– Он пишет, – растерянно проговорил профессор, глядя в упор в расширенные глаза Брунгильды, – что он хочет ее видеть, он умирает...
Глава 20
«Жить в Петербурге и быть свободным от Петербурга невозможно», – думал следователь Вирхов, входя утром в свой кабинет. Несмотря на то, что спал он в эту ночь мало, настроение у него было превосходное. И не только потому, что благодаря полуобгоревшей бумажке, найденной у камина в Аничковом дворце, ему удалось выяснить имя бесноватой преступницы-поджигательницы. Сегодня утром он, определив дальнейшую последовательность своих действий, с удовольствием побаловался сгущенным молоком «Нестле». «Почему в России не могут наладить подобное производство? Молока-то в стране немерено, – размышлял Карл Иванович, – хорошо еще, что поспеваем в сыске внедрять в практику новейшие достижения западной мысли».
Карл Иванович сел за свой стол и обратился к письмоводителю.
– Есть ли донесения от агентов?
– Так точно, ваше благородие, – охотно откликнулся письмоводитель, – рыщут по следу без устали, стараются... Все доклады у вас на столе сложены. И продолжают поступать.
– Ладно, – кивнул Вирхов, бросив взгляд на солидную стопку папок из плотного синего картона. – А как провел ночь наш художник?
– Спокойно, ваше благородие. Спал, свернувшись калачиком под своей шинелишкой. Иногда молитвы возносил Господу, плакал...
Дверь в кабинет робко приоткрылась, и в щель бочком проскользнул смущенный кандидат Тернов и, вытянув тоненькую шейку, застыл перед Карлом Ивановичем с папкой под мышкой.
– Ну что, господин кандидат, – медленно протянул Вирхов. – Разобрались с пятнышками на мраморной доске камина в Аничковом дворце?
– Так точно, господин Вирхов. – Молодой человек поспешно достал из папки листок бумаги и протянул начальнику.
Карл Иванович принял лист и без всякого интереса повертел его в руках.
– А как вы выполнили мое поручение по выяснению личности босоногой юродивой? – Только хорошо знающий своего начальника письмоводитель мог уловить легкую насмешку на бесстрастном лице опытного следователя.
– Выполнил, Карл Иваныч, побеседовал с прихожанами и священниками. Никто из них не знает такой блаженной. Говорят, после Ксении Петербургской и не появлялось никого похожего...
– А между тем она есть, – с чувством нескрываемого удовлетворения произнес Вирхов, – и зовут ее Клавка. Плохо искал. – Он все-таки позволил себе усмехнуться. – Чему вас только учат в ваших университетах?
– Вы думаете, Клавка – женщина?
– Такой вывод следует из педологической теории профессора Османа, – утер нос юнцу Карл Иванович. – Учиться надо и после университета.
Кандидат стоял, понурившись и сознавая, что кругом виноват.
– Ладно, – смягчился Вирхов, – помогу тебе. Идеи есть?
– Никак нет, господин следователь, – промямлил кандидат.
– А почему? – поднял белесые брови Вирхов. – В сыскном деле всегда должны быть идеи. Учись, пока я жив. Что теперь можно предпринять?
А поскольку кандидат молчал и переминался с ноги на ногу, Вирхов после затянувшейся паузы подвел итог:
– Сейчас, братец, познакомишься с материалами дела, а затем отправишься в желтый дом. Да-да, и не таращь на меня глаза. Блаженная наверняка побывала в приюте скорби... Книжечки регистрационные полистаешь да расспросишь старожилов. Может, и найдешь какую-нибудь Клавку. Понял?
Карл Иванович погрузился в чтение отчетов своих агентов.
Модест Багулин вчера днем присутствовал в конторе страхового товарищества «Саламандра», после пообедал в ресторане «Фортуна» и отправился на фотовыставку в Пассаж. Там увивался вокруг красивой барышни Екатерины Багреевой. Затем Багулин фланировал по Невскому. Подал милостыню нищему Ваньке Попову, побеседовал с ним. Затем свернул к гостинице Лихачева, но заходить в нее не стал. Слонялся по набережной Фонтанки и, похоже, ожидал, что из гостиницы кто-то выйдет. Промучившись на ногах час с небольшим, господин Багулин взял извозчика и поехал на Васильевский. Там, как удалось установить, он посетил квартиру профессора Муромцева, но пробыл у Муромцевых недолго. Затем отправился домой и более никуда не выходил.
Во вторник баронета Ч. Стрейсноу навестили гости – барышня Муромцева и доктор, спустя некоторое время Ч. Стрейсноу покинул гостиницу и отправился к Поцелуеву мосту. Там он свернул под арку, миновал два проходных двора, помедлил около дверей флигеля, потом поднялся на третий этаж, позвонил в квартиру, где, согласно табличке, проживает фельдшер Придворов. Однако через четверть часа оттуда спустился вниз сам хозяин, о чем сообщил дворник. Мистер Стрейсноу не появлялся. Г-н Придворов направился в ближайший сквер, купил на углу улицы у мальчишки «Петербургскую газету», сел на скамейку, рядом с мужчиной в макинтоше, стал читать. Разглядеть мужчину не удалось, через несколько минут неизвестный удалился. Придворов читал газету еще с полчаса, после чего встал и направился домой. До наступления полуночи ни фельдшер, ни мистер Стрейсноу из квартиры не выходили, черного хода там нет. После того, как в окнах квартиры Придворова погас свет, агент провел еще с час в засаде, но понял, что более ничего не дождется. Во время отсутствия баронета коридорный обыскал его номер, ничего подозрительного не обнаружил. Он же сообщил, что наблюдаемый вернулся в гостиницу среди ночи, заперся в своем номере. Всю среду из номера не выходил, посетителям велел говорить, что его нет.
– Что-то фамилия Придворова кажется мне знакомой, – оторвавшись на миг от бумаг, обратился к
