примелькавшейся ошибки. То есть постоянное беспокойство готовностью напасть. Даже на собственную тень. Если понадобится. Таковы законы боя. Пусть этот называется Законом клыков.
Но речь сейчас о другом. Тебе не нравится моё предложение о прямолинейном героизме? Ладно, у нас в запасе ещё кое-что припасено.
— Что же?
— Новое. Великое новое, противостоящее традиционализму. В догматах закостенелых порядков все роли распределены, бороться уже бесполезно. А я дам возможность каждому доказать своё превосходство. И обрести соответствующее положение. Только докажи, что ты лучше, умнее, сильнее. И не надо думать, что всё кому-то уже принадлежит. Знаешь девиз Нового? «Всё начинается с тебя!»
Разговор прервала внезапно появившаяся Ратри. Её лицо томила тревога:
— С твоим конём что-то происходит. Ему раздуло живот и… и…
— И что? — резко спросил Индра.
— Он задыхается.
Кшатрий вскочил с лежанки и бросился в зияющую, как пропасть, лесомань тёмного сада.
— Сюда! — кричала Ратри, увлекая воина невидимыми тропами. Тяжёлым бегом большого живота и уставшего сердца отозвался на тропинке и Диводас. Он отстал от спешливого молодого отчаяния, но остановиться не мог.
Ветки секли Индру по лицу. Каждая, как чёрная птица, что хлеща крылами вспорхала у него перед носом. Наконец деревья расступились, и бежавшие оказались среди крепких и коренастых построек дальнего двора.
Дадхикра уже еле дышал. Ему свело передние зубы, а из угла рта свисал мёртвый, как тряпка, язык.
Индра обнял товарища за шею и заплакал. Слезы сами катились из глаз воина, и он их не стыдился.
Сиддхи застыли вокруг оцепеневшего неразлучья человека и коня. Трудно было сказать, кто же из них умер. И вообще есть ли здесь живой. Сиддхи понимали, что нужно уже что-то говорить. Подходящее. Своевременное, умное и честное. Но никто не решался и рта открыть.
Наконец над воином склонился Надха. Тот, что был не любезен Диводасу.
— Мы похороним его по обряду сиддхов. Как человека. В белых цветах, — заговорил Надха. — В том, что случилось, не виноват никто. Даже судьба не виновата, ибо это вовсе не случайность. Мы просто не знаем пока, что может его погубить. Вероятно, не следовало давать ему воды. После такой скачки. Но кто мог бы об этом знать?
Индра поднял голову.
— Вот послушай, какой гимн я сложил твоему коню: «Подобен Сурье, огнеликий, тот, что среди коней рождён. Дадхикра, светлый и великий, никем в веках не побеждён!»
— Хороший гимн, — сказал Индра, отрывая себя от мёртвого тела. — Только он не вернёт мне друга.
Ратри, чувствуя свою вину, сторонилась воина. Он остался ещё на день. Должно быть, она тоже.
Муж Ратри, в восприятии Индры, совершенно потерялся среди обыкновенных, ничем непримечательных типов, черты индивидуальности которых напрочь стёрты общеподобием. Средний мужчина возраста первых морщин, раннего живота и первых проблем со здоровьем.
Диводас показал его Индре, чтобы тут же забыть о существовании зятя. Индра вспомнил их трудные дни, с той молодой Ратри, когда она ещё выбирала. Хотя, как оказалось, выбора-то у неё и не было.
Должно быть, это ярмо откупило всю раннюю горечь его первой и неудачной любви. Ратри взяла своё. За каждый рубец души воина. Но теперь Индре было её жаль. Он смотрел на эту девочку, так быстро повзрослевшую, и жалел о том, что с ними не случилось.
Пока ещё она казалась взрослой. Но это должно было уже скоро пройти. В её ситуации это проходит быстро. Взрослые девочки становятся тусклыми, обрюзгшими бабами, к которым коварно крадётся неотвратимое и беспощадное слово «старуха». Оно ходит за ними по пятам, только и ожидая того момента, когда ничто не помешает прилипнуть к этим отёкам и вздувшимся до времени венам, к этим отгоревшим глазам и съеденным сединой прядям. И уже никто даже не вспомнит, что так недавно старуха была только взрослой девочкой, у которой украли судьбу. Оставив вместо неё ничем непримечательных детей, болезни и недотёпу— мужа.
Индра мог бы предложить ей прокатиться на Колесе. Но беда вся в том, что большинству повзрослевших девочек совсем неинтересно наблюдать, как некоторые мужчины поглощены строительством колесниц. И если бы у этих вечных старух не украли судьбу, они поздно или рано
Возможно, Ратри была другой. Теперь уже Индру это не интересовало. Как ему казалось. До того момента, пока они случайно не столкнулись в пустом и обветшалом саду. Под вечер. Когда зажигаются звёзды.
Ратри мучила скрытой болью глаза и вдруг, расплакавшись, припала Индре на грудь.
— Прости, ну прости! Я же не знала, что его нельзя поить.
Она плакала тихо. Больше в душе.
— Почему именно я? Почему именно я должна причинять тебе боль?
Индра хотел сказать ей что-нибудь сладкое, но решил не портить вкус утраты друга.
— Переживём, — осторожно ответил воин.
Они шли по вечернему саду, замершему бесполезной тишиной, и оба боялись этих двух слов: «А помнишь?»
Утром Индра ушёл. Простившись с Диводасом и забрав буланых. Уже в поле его догнала Ратри. Она держала в руках тёплый комочек жизни. Щенка с розовым носом.
— Её зовут Сарама, — сказала женщина. — Это, конечно, не конь, но и она может принести тебе удачу.
Не засиделся Индра и у бхригов. Едва обкатав колесницу, наладив поводья, перетянув ремни и заменив всё, что ещё можно было заменить, воин засобирался в дорогу. Возможно, теперь это выглядело неоправданной спешкой. Колесница могла рассыпаться уже через день. Или через два. Но кшатрий был настойчив.
Атитхигва молчал и безропотно наблюдал за сборами.
— Что будет, то будет! — сказал он наконец.
— Сильно сказано, — улыбнулся Индра.
— Главное — к месту.
— И ко времени. «В нужное время в нужном месте!» Так говорил мой отец. И как выяснилось, не он один.
— Должно быть, это — любимая мысль всех лежебок.
Атитхигва пытался шутить. Чувствуя некоторую нескладность своего остроумия:
— И ещё, на всякий случай, не тряси ваджрой над головой. Как прошлый раз. Может быть, это дурной знак?
— Чем не трясти? — переспросил Индра.
— Ваджрой, я так назвал твою палицу — Молния.
— Ты любишь всему давать имена.
— Заметь: давать свои имена.
— Это — существенное добавление. Что ж, пусть будет Ваджра, я не против.
