такое быть?
– Ну, в отношении намерений всевышних вам знать лучше, святой лученосец. Значит, что? Не будем сообщать?
– Решение, конечно, за вами, вы же командир крейсера. Но я бы… В общем, никто ведь не убился. Значит, нам просто послан знак свыше. Предупреждение о чем-то, как я понимаю. Так что я бы не стал.
– Ага, понятно. – Стат Косакри принял задумчивый вид. – Может, и правда не надо? Тем более у нас строгие предписания не выходить в эфир без особого дела. А кроме того, бедный Льрибо, командир «Герцога Гращебо», прикрыл нас ценой жизни. Будет совсем негоже выдать себя говорильней по радио именно сейчас. Пусть браши покуда мечутся – с каждым часом расширяя сектор нашего возможного местонахождения, – время и скорость работают на нас. Правда, теперь скорость… Но ладно, я просто благодарен вам, Рикулло. Просто благодарен. До этого разговора меня терзали такие сомнения.
В общем, психотерапия удалась. Заодно Стат Косакри несколько отдохнул душой от действительно жизненно важных размышлений. Ему было о чем переживать по-настоящему.
41
Контроль
Капитан лежал в своей койке с закрытыми глазами. Но он не спал. Он делал то, к чему приучил себя достаточно давно, еще в начале офицерской карьеры. Тогда, когда догадался, как и кем устроен этот мир. Мир порождался подсознанием, управлять которым не получалось напрямую. В принципе, руководить им не получалось не только напрямую, но и вообще. Однако при достаточной изворотливости сознательных процессов удавалось в какой-то мере держать контроль. То есть подлавливать создателя мира на подтасовках. Трудно сказать почему, но подсознание старалось не попадаться. Может быть, слишком большие рассогласования и заплаты расшатывали структуру мира?
И вот получалось – чем внимательнее и четче производился контроль, тем менее разгильдяйски и со старанием клеились новые картины действительности. И, значит, чем с большей сосредоточенностью капитан Стат Косакри приглядывался к мельтешащим вокруг событиям, тем меньше в них оставалось незаполненных лакун, тем лучше была связность и тем реалистичней сами эти события. Конечно, слово «реализм» теряло здесь свой изначальный смысл, ибо, по гипотезе, имеющей подтверждение в фактических наблюдениях, реальность как таковая напрочь отсутствовала, но ведь надо было опираться хоть на какие-то языковые схемы, правильно?
Стат давно заметил, что самыми сложными конструкциями в ирреальной реальности являлись люди. Не все в общем, а именно те, с кем главный объект и наблюдатель эксперимента – Стат Косакри – общался непосредственно. То есть люди в общем, пусть даже в громадном числе, не имели особого значения. Их могли быть миллионы или даже миллиарды, они могли выявляться в газетных колонках или в роликах новостей – ничто из этого не имело влияния на окружающую действительность. Даже катаклизмы. Ибо, исходя из этих же журнальных статей, число далеких статистов могло в мгновения ока сокращаться на десятки и сотни тысяч, а то и на миллионы, или же наоборот, в такой же экспоненте возрастать. Например, в результате каких-то особо злостных землетрясений или, что чаще, вследствие ведения войн. То, что каждый из них не имел значения как индивидуальность, понятно даже ежу с архипелага Людей Даунов, ибо этот странным образом существующий мир списывал их посредством применения больших чисел. То есть там-то и там-то погибло «приблизительно» 10000 (20000, 100000, 2000000 – нужное подчеркнуть) человеческих организмов. Естественно, пронаблюдать такое непосредственно не было никакой возможности. И понятно почему. Информационной емкости и быстродействия творящего мир подсознания на это бы не хватило. Следовательно, особо следить за изысками внешнего по отношению к наблюдаемому мира не требовалось. Ловить «создателя» на просчетах и несогласованиях там было делом абсолютно гиблым. При накрытии какого-нибудь далекого города порожденным атомным испытанием цунами вначале могли сообщить о нескольких десятках жертв. Потом о сотнях. Через некоторое время сообщалось о уточненных потерях, кои, понятное дело, уже исчислялись десятками, а то и сотнями тысяч. Потом вдруг абсолютно авторитетно отметалась версия о причинах возникновения цунами в результате необдуманных испытаний. Оказывается, их вообще не проводили. Произошел не предвиденный учеными природный катаклизм. Хотя через какое-то время могло выясниться, будто испытания все ж таки производились, только, естественно, не Империей, а Южной Республикой. Так каким образом можно ловить этот далекий и неустойчивый мир за руку? Точнее, ловить его получалось сколько угодно, вот только руки эти еще и еще раз отбрасывались, словно хвосты у ящерицы. Регенерация далекого, отгороженного газетой мира промышляла на самом высоком уровне. И значит…
И, значит, оставался только тот мир, который по прихоти творящего подсознания располагался здесь, в непосредственной близи. Вот на его пульсе пальцы требовалось держать воистину крепко.
Именно этим сейчас и занимался Стат Косакри. Он контролировал мир. Еще точнее, самые сложные и верткие объективно-субъективные субстанции. Он контролировал людей. Поскольку он не мог непосредственно улавливать их мысли, что было попросту невозможно, ибо сама телепатия не могла существовать в мире, в котором личности индукторов и перципиентов присутствуют только лишь в качестве виртуальных моделей, то он мог следить исключительно за внешними признаками их жизни. Таковыми являлись лица. Все остальные части тела в этом мире покрывались одеждой, а ее получалось менять в большом диапазоне возможностей даже на борту военного корабля. Так что поймать подсознание, так сказать, за полу кафтана не удалось бы никогда.
– Вы почему сегодня в другом кителе, лейтенант?
– Представляете, господин капитан, вчера вечером облился соком.
Вот так оно выкручивалось из положения. С лицами было сложнее. Разумеется, и тут…
– Что у вас за повязка, шторм-мичман?
– Извините, вчера с разгону саданулся в торпедном отсеке об вентиль. Врач уже смотрел. Слава Богине Матери, не требуется зашивать.
Что прикажете делать по этому случаю? Набрасываться на подчиненного и срывать с него пластырь? Там внутри, под ватой, все равно не окажется пространственный провал с мерцающими солнцами. Подсознание бдительно, оно сразу изобретет окровавленную неясность. А в крайнем случае может и садануть по темечку несколькими минутами беспамятства, дабы в этой паузе подрихтовать могущий пойти по шву мир. Вроде бы бравый мичман слишком резво отмахнулся от ни за что ни про что набросившегося офицера. Ну и перестарался: в руке оказался гаечный ключ.
Но все ж таки с лицами проще, чем с одеждой. А еще с голосами. И то и другое получалось запоминать. Так что для тех, кто верит в реалистичность мира (понятно, если бы таковые существовали), то, чем занимался Стат Косакри, могло именоваться «развитием памяти». Ну что же, в какой-то мере это соответствовало истине.
Закрыв глаза, командир лодки перебирал в памяти лица подчиненных. Он старался представить их как можно подробнее: каждую черточку, форму носа и так далее. Он накладывал их одно на другое, выуживал из памяти всяких посторонних и растеряных по жизни знакомых и друзей, иногда начальников. Он выцеживал похожих, тасовал и снова укладывал по полочкам памяти. Затем он клеил бирки с фамилиями, но чаще они уже были тут как тут – он их просто проверял. Бирки подчиненных смотрелись более увесисто. Здесь значились не только данные, доступные любому допущенному к личным делам офицеру, то есть возраст, образовательный ценз, смежные специальности, но и многое другое. Каждая из этих виртуальных бирок содержала в себе целые схемы личных взаимоотношений этих людей с другими членами экипажа. Так что это были не просто представимые в голове бумажки, а в свою очередь маленькие виртуальные миры.
Так что, несмотря на возлежание поверх подушки и одеяла, капитан «Кенгуру-ныряльщика» абсолютно не спал – он напрягался по максимуму. Стат Косакри взаимодействовал со своим подсознанием в духе соревнований. Ему было совсем не до дремы.
