Сегодня она как раз и надела любимую свою светло-зеленую блузочку из креп-жоржета — прохладного шелка со старинным названием, которое ей сообщила мама. Конечно, не вечерний туалет, но выглядела Женя в своем наряде чудесно. Крошечный воротничок-стоечка, юбка цвета кофе с молоком, высокий каблук английских туфель подчеркивает тонкость лодыжек… Ангел, а не женщина! Правда, взгляд немного слишком надменный для ангела, но это уж, как говорится, от природы, одежда тут ни при чем.
Народу собралось немного — видно, и в самом деле праздновали образование новой телекомпании в самом узком кругу. К Жениному удивлению, она почти никого не могла узнать. А ведь все-таки телевизионщики, должны же быть знакомые по экрану лица… Но, похоже, народ, за очень небольшим исключением, был в основном не с телевидения, а из бизнеса.
Виталий Андреевич знакомил Женю со всеми подряд, представляя:
— Моя младшая дочь!
Женя ловила на себе доброжелательно-восхищенные, на всякий случай цепко оценивающие взгляды, и с первого раза запоминала всех, кого называл ей отец.
В зале стоял приятный полумрак, огоньки свечей дрожали в бокалах, музыка была ненавязчива и тиха. Вся изысканная, в стиле модерн, атмосфера здешнего зала — висящие на стенах семейные фотографии начала века, патефон на отдельном столике — способствовала тому, чтобы чувствовать себя непринужденно.
Виталий Андреевич то и дело бросал на Женю взгляды, в которых она легко читала: он гордится ею, ее красотой, ее аристократической статью и тем, что она похожа на него.
«Взрослая дочь молодого человека, — усмехнулась она про себя. — Что ж, ему должно быть приятно».
Виталий Андреевич с его седыми висками, поджарой фигурой и суховатым лицом выглядел элегантнее, чем многие его ровесники. Да что там ровесники — и более молодые из присутствующих мужчин в подметки ему не годились со своими животиками, круглыми щеками, мешками под глазами…
В качестве дочери здесь присутствовала, кажется, одна Женя, хотя остальные дамы были не старше ее. Видимо, сегодняшнее мероприятие было из тех, на которые принято приходить не с женами, а с любовницами. Или уж если с женами, то с недавними, очень молодыми и красивыми.
Виталий Андреевич отвлекся разговором, на пять минут отошел от нее. Женя сидела за столиком, обводила зал рассеянным взглядом и думала: вот так же, наверное, и мама ходила с ним когда-то на такие вечера, и он гордился ее молодостью, красотой, и тем, что она смотрит на него влюбленными глазами, никого больше не замечая…
Женя вспомнила, каким унизительным казалось ей, девочке, положение Людмилы Алексеевны, законной отцовской жены. Сидит где-то дома, муж тем временем развлекается с любовницей, а потом явится и небось еще претензии будет предъявлять: почему обед холодный, рубашка не та выглажена…
Теперь она смотрела на этих молодых женщин, приведенных сюда богатыми мужчинами в качестве вещественных доказательств своего богатства, и думала уже о другом: а это что, лучше? Сидеть у телефона и ждать, когда ты понадобишься для постели или для имиджа, с восторгом принимать драгоценности, которые дарятся для того, чтобы их потом по достоинству оценили коллеги…
«Не-ет, уж я не буду для них ни игрушкой, ни удобной вещью, — с каким-то медленным злорадством думала она. — От меня они этого не дождутся — ни в качестве любовницы, ни в качестве жены.
А кем же ты тогда собираешься быть? — спрашивала она себя, и тут же себе отвечала: — Дело не в том, будет у меня стоять штамп в паспорте или я буду с кем-то спать без штампа. Дело совсем в другом, и уж я сумею сделать так, чтобы они это поняли… Отец вовремя появился, вот и пусть он мне поможет, раз сам теперь хочет. А от этих я не возьму ничего, что не смогла бы обеспечить себе сама — ни-че-го! Вот прямо зарок сейчас дам: даже колечка паршивого не приму в подарок, если буду знать, что сама себе такого не смогла бы купить! Пусть это смешно, пусть детство какое-то — плевать, так оно и будет, и только так я буду счастлива».
Пока все эти мысли — самолюбивые, самовлюбленные, эгоистичные, злорадные — плавали у Жени в голове, на лице у нее выражалось нечто совсем противоположное. Она не могла видеть себя со стороны, иначе сама поразилась бы: какая чудесная рассеянность мелькает при этом в ее глазах, какая нежная улыбка прячется в уголках губ, как трогательно лежат русые колечки на высоком, без единой морщинки, лбу, над ровными дугами бровей…
Вдруг Женя почувствовала на себе чей-то взгляд и, тряхнув головой, отогнала свои мысли.
Она весь вечер чувствовала на себе разные взгляды, и в этом не было ничего удивительного. Но этот взгляд был другой — слишком направленный, слишком желающий привлечь ее внимание. Потому она сразу и ощутила его как особенный, не похожий на другие.
Медленно обернувшись, Женя заметила обладателя взгляда — и наконец хоть одного из присутствующих узнала сразу, без представления. Мужчина, сидящий за столиком рядом с композицией из экзотических фруктов, смотрел на нее с легкой ожидающей усмешкой, и она сразу догадалась, чего он ждет.
Не проведи Женя всю свою жизнь среди известных актеров — то есть среди людей, которых другие могли видеть только в кино или в театре, — она отреагировала бы именно так, как от нее сейчас ожидали. Просто не сумела бы сдержать если не восхищения, то по крайней мере удивления, неожиданно увидев лицо, которое привыкла видеть на телеэкране, которое в газетах неизменно называли «лицом российского телевидения».
Но Женя привыкла к подобным впечатлениям, и ей даже сдерживаться не пришлось — она восприняла знаменитое лицо совершенно спокойно, как всякое другое.
Кажется, товарищ этого не ожидал. Его темная бровь слегка дернулась, надломилась. Знаменитая бровь и знаменитый излом: этот красивый мимический жест тоже входил в понятие «лица», хотя, надо признать, смотрелся ничуть не наигранно, а очень естественно — наяву так же естественно, как на экране.
Обладатель лица и брови встал и подошел к Жениному столику.
— Здравствуйте, — сказал он, садясь на свободный стул. — А я смотрю-смотрю — что за лицо такое знакомое? И никак не могу узнать.
— Это не у меня лицо знакомое, — мило улыбнулась Женя. — Это лицо Виталия Андреевича Стивенса вам знакомо, а не мое.
— Тьфу ты, елки-палки! — Он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. — Так вы, значит, Маргарита Витальевна?
Смех у него был такой же приятный, как низкий голос с отчетливыми интонациями, как все его открытое лицо.
— Евгения Витальевна, — поправила она, удивившись его осведомленности. — Я от другого брака дочь.
— То-то я вас раньше не видел. Правда, я и Маргариту не видел. Она, говорят, не имеет отношения к телевидению?
— Понятия не имею, — пожала плечами Женя. — Мы не общаемся.
— А меня зовут Олег Несговоров, — заметив, что семейный поворот беседы ей неприятен, представился он.
— Я узнала, — улыбнулась Женя. — Лицо российского телевидения.
Он непринужденно засмеялся.
— Трудно быть знаменитым! Девушки сразу начинают неадекватно относиться…
— Не волнуйтесь, — успокоила Женя. — Я к вам отнесусь абсолютно адекватно.
— Это как?
Выразительная бровь снова надломилась вопросительно.
— Как заслужите! — засмеялась Женя.
Виталий Андреевич вернулся к столику.
— Привет, Олег, — сказал он. — Что, уже дочку мою соблазняешь?
— Дочку вашу, кажется, за пять минут не соблазнишь, Виталий Андреевич, — усмехнулся Несговоров. — Ваш характер, а?
