общем, красавица, подумай.
— Да что тут думать? — пожала она плечами. — Кому должна, всем прощаю. Будь здоров, начальничек.
Легко ей было приструнить самоуверенного хама! Но, выйдя из трубниковского кабинета и из огромного Хаммеровского центра, Женя почувствовала себя так, как будто наелась дерьма. И даже не потому, что ее так уж смутило само по себе предложение Трубника. В конце концов, то же самое мог предложить ей практически любой мужчина — ну, может быть, сформулировал бы свои условия не так беззастенчиво.
Но в этом ведь и было все дело…
Предположим, уйдет она от этого говнюка. Даже без «предположим» — уже ушла. Ну и что? Придет к другому — тот, может, и контрольной паузы делать не станет. Стул у него на голове ломать, что ли? Зачем же стулья ломать… Согласиться, выбрав того, который посимпатичнее? Это исключено. Женя считала, что можно лечь с мужчиной в постель по разным причинам, даже без особенного к нему влечения, как это произошло у нее с Игорем. Но спать с мужчиной ради выгоды — это нет, потому что… Да без «потому что» — просто нет, и все!
Собственное будущее вдруг предстало перед Женей в такой унылой неприглядности, что она остановилась прямо посреди площади Восстания и зябко поежилась, несмотря на тепло летнего вечера.
Да ведь ей, красивой, молодой, эффектной, просто не светит найти начальника, который не потащил бы ее в постель! Так же мало ей светит заняться, например, каким-нибудь самостоятельным бизнесом, чтобы вообще не иметь над собой начальников; Женя не чувствовала в себе никаких к этому способностей.
Ситуация попахивала тупиком. Стулья ломать и рыдать по этому поводу, конечно, ни к чему, но вот задуматься следует.
Но, кажется, дело даже и не в этом…
Женя почувствовала, как в голове у нее начинает свербить более важная мысль, словно взбудораженная сегодняшними невеселыми событиями.
«А чего я вообще-то хочу? — подумала она. — Чем я хочу заниматься, как хочу жить?»
Женя с удивлением поняла, что до сих пор, выходит, вообще об этом не задумывалась. Все это были какие-то очень отвлеченные размышления, а она привыкла мыслить конкретно. И вдруг оказалось, что простой здравости ума слишком мало для жизни…
Эта неожиданная догадка вызвала у нее куда большую растерянность, чем похабные предложения Трубника.
Женя шла по сотни раз исхоженным улицам, и ей казалось, что она идет совершенно незнакомым городом.
Колокольный звон далеко и гулко разносился от церкви возле бывшего Камерного театра. Ярко светились окна синагоги, недавно открытой напротив кафешки с аистами. Толпа людей высыпала из Театра на Малой Бронной. И в этом знакомом смешении людей, звуков, огней Женя чувствовала себя одинокой, как в лесу.
«Может, замуж поскорее выйти? — тоскливо подумала она. — А что: спокойная семья, приличный муж, дети…»
Но эта мысль не задержалась в ее голове ни на минуту. Жить с каким-то мужчиной постоянно, видеть его каждый день, подстраиваться под его привычки — это все-таки не то же самое, что лечь с ним в постель, этого просто так не сделаешь. Да еще дети! При мысли о том, чтобы родить детей от абсолютно чужого человека, ее просто передернуло. Хотя — что за глупости, а от кого же рожают детей?
Ей было тоскливо, смутно, голова у нее болела от какого-то нерадостного и непонятного чувства, которое исходило прямо из сердца — Женя просто физически ощущала, как это происходит… И унять эту тоску было гораздо труднее, чем Алексея Трубника. Да Женя просто не знала, как ее унять!
«Ну, хватит! — приказала она себе. — Что это ты раскисла? Можно подумать, кобель этот тебя в самое сердце ранил своими предложеньями. И не так уж все безнадежно. Кому сейчас легко? Найдешь что- нибудь, свет не клином сошелся. Технический перевод можно на дом брать, да мало ли что еще…»
Женя шла к своему дому по Большой Бронной, и недлинная родная улица казалась ей бесконечной.
Глава 3
Непонятная тоска прошла уже назавтра, сменившись вполне разумными мыслями о будущем.
Собственно, думать было особенно нечего. Женя почти сразу поняла, что вариант у нее на сегодняшний день есть один: вспомнить о существовании Виталия Андреевича Стивенса.
Конечно, ничего хорошего она в этом не находила. И тот осенний вечер, когда она плакала, выпив сто граммов коньяка, — тоже не забыла…
Но ведь только не слишком умные люди воображают, будто выбирать в жизни приходится между хорошим и прекрасным. А на самом деле гораздо чаще — между плохим и отвратительным. Женя поняла это с первого же раза. Так что гордость свою надо запрятать подальше и позвонить папаше, с которым словом не перемолвилась в последние пять лет.
А не хочешь — ну так звони Алексею Трубнику в «хард и софт».
Помочь ей Виталий Андреевич, если бы захотел, мог наверняка, в этом Женя не сомневалась. Как и следовало ожидать, ее папочка быстро сориентировался в изменившейся обстановке и в Министерстве культуры более не работал. За пять с лишним лет, прошедших после его расставания с Ириной Дмитриевной, он сделал прекрасную продюсерскую карьеру на телевидении. Не зря мама называла его «человеком успеха». Жизнь постоянно подтверждала, что Виталий Андреевич умеет бить в самую точку!
А телефон его был записан в мамином блокнотике на первой странице, даже раньше, чем начинался алфавит. Непонятно только — зачем?..
Голос у секретарши, ответившей по этому телефону, был просто небесный.
— Извините, кто его спрашивает? Дочка? Минуточку!
«Интересно, что входит в ее служебные обязанности?» — усмехнулась про себя Женя, пока секретарша соединяла ее с отцом.
— Рита, в чем дело? — наконец раздалось в трубке.
— Это не Рита, — сказала она. — Это Иры Верстовской дочка.
— Женя! — Виталий Андреевич воскликнул так взволнованно, как будто ему позвонила по меньшей мере первая леди США. — Женя, ты… Как ты, как дела?
— Это ты из вежливости спрашиваешь или правда моими делами интересуешься? — усмехнулась она.
— Ну конечно, интересуюсь, ведь столько лет…
Можно было, конечно, ответить папочке, что в прежние времена он не очень-то интересовался ее делами. Но зачем, в таком случае, вообще было звонить?
— Тогда лучше все-таки встретиться, — сказала Женя. — Не хотелось бы по телефону рассказывать.
— Встретимся, — тут же согласился он. — Я, Женечка, знаешь, давно хотел, но все как-то не…
— Ну и прекрасно, — перебила она. — Когда ты будешь свободен?
Женя увидела отца раньше, чем он заметил ее, сидящую на скамейке у Чистых прудов.
Виталий Андреевич вышел из блестящей черной «Ауди», что-то сказал шоферу, перешел запруженную машинами дорогу и, как мальчик, перешагнул через невысокую ограду бульвара. Женя смотрела, как он, все еще ее не видя — или просто не узнавая? — легкой, стремительной походкой идет по аллее к тусклому пруду. Наконец он заметил Женю и еще прибавил шагу.
— Женя!.. — выдохнул отец, останавливаясь в шаге от нее. — Как выросла, как переменилась!
