потому что… Да как же мне тебя не звать, Юра! На тебя же утром только глянешь — как ста граммами похмелился, ей-Богу! Прям даже забываешь, сколько сволочей кругом… И тебе ж в самом деле объяснять ничего не надо. Насчет Красного Креста того же… Ну, хочется мне работать там и тогда, когда государственная медицина не может или не хочет оказывать помощь! Что я теперь, каждому должен Женевскую конвенцию зачитывать?
— Мне уж точно не должен, — усмехнулся Юра. — Я это еще в Абхазии не хуже тебя понял.
— Так за чем же дело стало? — радостно воскликнул Борька и тут же заговорил быстро, убеждая: — Давай переходи к нам, и все дела! Мы, между прочим, не такие уж бедные родственники. Скажи, Андрюха? — обернулся он к хозяину дома, тому самому подольскому радиолюбителю, с которым когда-то вместе летали в Ленинакан. — Насчет зарплаты, конечно, это да… Но на все, что нужно, деньги находим будь-будь! Банки дают, фирмы всякие, фонды, если попросить правильно. Что ж, не люди кругом, что ли? Немцы реанимобиль вон какой подарили, три штуки всего таких в Москве! А ведь с чего начинали, ты вспомни только Армению! Разве сравнить?
— Да что ты меня убалтываешь, как девочку? — Юра с трудом сдерживал улыбку, глядя в Борькины круглые глаза. — Говорю же: много разных обстоятельств…
Да какие у тебя, на фиг, обстоятельства! — Годунов даже бокалом по столу пристукнул, водку расплескал от нетерпения. — В Сахалин свой охеренно влюбленный? Или что жену завел? Так вези ее сюда, какие проблемы! У нас не каждый день дежурство в отряде, через трое суток только. Так что в Склиф свой сможешь вернуться, или вот еще центр медицины катастроф, я слышал, создают. Чем тебе плохо? А с МЧС мы договоримся, не сомневайся. Говорю же, половина наших там. Ты чего, Юр, а?
Но Юра уже не слышал, что говорит Борька. Он смотрел ему за спину, на экран всеми забытого телевизора. Борис обернулся, проследив его взгляд.
— А-а, ты ж не видел еще, — догадался он. — У вас же там хуже, чем в Америке, одна программа «Время» доходит. А это телекомпания «ЛОТ», новая. Они развлекаловку хорошую делают, и спорт тоже. Андрюха у них инженером работает, а я вот, гад такой, к нам его сманиваю по старой памяти. Второй раз эту передачу повторяют, очень даже ничего передачка. Особенно девочка, а? — подмигнул Борька.
— Она недавно появилась, — сказал Андрей. — И правда, ничего, всем нравится. Начальника нашего дочка, Стивенса — поди понравится… Но и вообще девка хорошая. Несговоров Олег — ну, его-то ты точно знаешь, Юра, он новости вел на РТР, — тот прямо кипятком писает.
Камера крупным планом взяла Женино лицо, и Юра уже не смог ответить. Он всматривался в ее глаза, как звезды мерцающие в метре от него на ярком экране, и не видел больше ничего, и ничего не слышал…
Летчик, с которым она пришла в тот вечер в корейское кафе, сидел на каком-то дурацком троне посередине аляповато оформленной студии, а Женя спрашивала его о чем-то, и в глазах ее сиял веселый интерес. Точно такой, какой сиял в них, когда она вошла в ординаторскую к суровому сахалинскому доктору…
Юра почему-то вспомнил даже фамилию летчика — Котеночкин. И вспомнил, как Женя рассказывала о своем неожиданном путешествии на Сахалин.
Он тогда сидел на топчане, Женя положила голову ему на колени и, смеясь, прижимала его руку к своей груди, а другой рукой он гладил ее виски, лоб, вдевал пальцы в светлые колечки…
Он вздрогнул, тряхнул головой. Теперь на экране были оба ведущих, и Юра уже не отрываясь смотрел на человека, о котором Женя тоже рассказывала ему, с которым она была в своей настоящей жизни — была до и, может быть, после… Думать об этом было тяжело, и так же тяжело было видеть, как этот красивый и знаменитый мужчина уверенно двигается по студии, подбегает с микрофоном к кому-нибудь из зрителей, задает вопросы. Или бросает из-под заломленной брови быстрый взгляд на Женю…
Невозможно было понять за несколько экранных секунд, выражает ли этот взгляд что-нибудь, кроме профессионального внимания. Но Юре казалось, что Олег Несговоров смотрит на Женю постоянно, не выпускает ее из поля своего зрения даже больше, чем героя передачи Котеночкина.
— Так как все-таки, Юр? — переспросил Годунов. — Сказал бы… Улетишь же опять, и ищи- свищи.
— Улечу. — Он смотрел, как Женя оборачивается к Несговорову, улыбается уголками губ, как тот делает почти незаметный шаг ей навстречу. — Улечу, Боря.
— Ну и дурак, — обиделся Годунов. — Я тут распинаюсь, объясняю ему, а он… Упрямый ты, Юрка, как ишак!
Он взял пульт дистанционного управления и сердито нажал на кнопку. Экран погас, и Юра едва сдержался, чтобы не рвануться к исчезающему Жениному лицу.
— Ты пока что не решай все-таки окончательно, — вздохнул Годунов. — В самом деле, слетай, с женой посоветуйся. Я тебе позвоню через недельку.
Глава 15
На этот раз у него был ключ. И на этот раз Юра старался не думать, что будет, когда он переступит порог и увидит Олю.
Он не сообщил ей, когда прилетает, и, наверное, поэтому ее не было дома. Он догадался об этом, как только открыл дверь, и вздохнул с облегчением.
Юра сам не понимал, с каким чувством возвращается на Сахалин. Он так и не принял никакого решения, и чем дальше, тем все более невозможным казалось это сделать.
Конечно, можно было просто принять Борькино предложение, и, конечно, не перспектива «блаженной» работы от этого удерживала. Юра прекрасно понимал, что именно предлагает ему Годунов, и знал, чего стоят люди, с которыми он будет работать. И если для Годунова Гринев был как сто граммов поутру, так ведь и Юра с особенным чувством смотрел в Борькины круглые глаза и всегда знал, что фонарик вовремя вспыхнет в кромешной темноте…
Когда Оля спросила его перед отъездом: «Ты хочешь увидеться с ней в Москве?» — Юра ответил вполне искренне. Он действительно просто хотел уехать — хоть ненадолго, хотя бы только прикоснуться ко всему, что было ему дорого. И, стыдясь себе в этом признаться, просто походить по одним с нею улицам… Дело было не в том, что он не знал Жениного телефона, точного адреса — знал только, что на Большой Бронной. И телефон можно было узнать, и адрес. Другое было невозможно…
Все было правдой, что он сказал Жене в ту ночь после медвежьего появления. Кем он будет для нее — мужем-гирей, которого приходится терпеть, пряча глаза от друзей? А если он не хочет этого с нею — значит, ни о каком Борькином предложении речи быть не может, и надо искать работу, которая по всем показателям соответствовала бы… А вот этого он не хочет так сильно, что даже Женя… И тут же, только вспомнив ее имя, Юра вспоминал агатовые глаза, и губы, и высокие дуги бровей, и любовь, в которой не мог ошибиться, — и забывал доводы разума. Не было выхода из этого тупика, не видел он выхода!
И Оля, Оля!.. Как заноза совести, воткнутая в сердце. Что он скажет ей, когда она вернется с работы? Или, может, она дежурит в ночь и вернется только утром?
И тут, подумав наконец об этом, Юра почувствовал, что все изменилось в знакомой, незамечаемой комнате. Все здесь больше не дышало ожиданием, к которому он привык, которое сначала радовало его, а потом стало тяготить.
Комната была пуста.
Юра вышел на кухню. Оля всегда была аккуратна, но тот мертвый порядок, в котором теперь стояла на полках посуда, свидетельствовал уже не об аккуратности, а все о том же: об отсутствии хозяйки.
Он вернулся в комнату, распахнул шкаф. Пять пустых вешалок качнулись на перекладине рядом с его костюмом, рубашками…
Собственно, больше оглядываться было незачем, все было понятно и так, и все эти вещи, из которых ушла душа Олиной любви, окружали его немым укором. То, на что не мог решиться он, мужчина, сделала за него девочка, которая не могла без него жить так же, как сам он не мог жить без Жени. «Мастер
