— А почему это тебя так смущает? — улыбнулась Алиса.
— Потому что… Я думаю, у вас это не принято, — выпалил он.
— Что не принято? — удивилась она.
— Вставать рано, чтобы сварить мужу кофе.
Она засмеялась. Вообще-то она засмеялась оттого, что он машинально, нисколько не размышляя и даже не заметив этого, сказал «мужу». Ей это ужасно почему-то понравилось! Но ему она причину своего смеха объяснять, конечно, не стала, а объяснила совсем другое:
— Это принято у всех. У всех, кто любит. Садись, а то кофе остынет.
Но он сел за стол все-таки не сразу — они еще долго целовались, стоя у плиты. Его утренние поцелуи были так же прекрасны, как ночные, и Алисе хотелось попросить, чтобы он никуда не уходил. Но она не стала просить об этом. Ведь если бы он мог не уходить сегодня, то и не ушел бы; это она почему-то знала.
— Я сегодня пораньше постараюсь вернуться, — извиняющимся тоном сказал он, уже стоя у входной двери. — Я и совсем бы не пошел, но у детей тренер заболел — вот у тех, которых ты вчера видела. Я пообещал с ними позаниматься. Если не выйду, получится, они напрасно приедут.
— Не надо, чтобы они приехали напрасно. — Алиса поцеловала его в краешек брови, туда, где остался след той ночи, когда они встретились впервые. — И ты не должен оправдываться в этом передо мной. У нас это не принято, — улыбнулась она.
— Ты не уходи. — Тим произнес это почти неслышно, но вместе с этими словами прижал Алисину голову к своей груди, и она расслышала эти слова у него внутри. — Извини, — тут же спохватился он. — Делай, как тебе надо, конечно.
— Мне надо не уходить от тебя, — с серьезным видом подтвердила она. — Я это почему-то знаю, и я не уйду.
— Не скучай. — Он быстро поцеловал ее поочередно в оба глаза. — Почитай что-нибудь. Ты по- русски читаешь? Хотя у меня и английские книги есть.
— Я читаю по-русски, — улыбнулась Алиса. — И по-английски тоже. Я не буду скучать, не волнуйся.
«Как странно все-таки! — подумала она, когда за Тимом закрылась дверь. — Откуда я знаю, что мне надо делать все так, а не иначе? Что вчера не надо было уезжать в аэропорт и улетать в Нью-Йорк, а сегодня надо ждать, когда он вернется?»
Она подошла к покрытому изморозью узкому окошку башенки. Тим вышел из подъезда и поднял голову. Алиса прижалась лбом к стеклу. Он остановился и смотрел на нее, задрав голову, до тех пор, пока она не засмеялась и не отошла от окна.
И в эту минуту — когда он шел по Кривоколенному переулку, а она снова смотрела на него в окно, подойдя потихоньку, чтобы он не заметил ее снизу, — в эту минуту она вдруг поняла, откуда знает, что ей надо делать в каждую следующую минуту!
Это происходило с нею впервые, но она сразу поняла это так ясно, как будто знала с рождения.
Все, что было связано с ним, было то самое, что ведет человека по жизни. То самое главное — необъяснимое, пока не коснется твоей жизни, но совершенно непреложное и понятное без объяснений с той минуты, когда это прикосновение произойдет.
Алиса вдруг вспомнила, как, когда была маленькая, расспрашивала маму, каким образом женщина узнает, что у нее уже начались роды. Элен Хадсон с соседнего ранчо родила своего первого ребенка, это случилось почему-то не днем, а ночью, и ведь она спала, и как же она узнала, что ребеночек родится вот- вот и пора ехать к врачу?
— У нее начались схватки, — объяснила в ответ на Алисин вопрос мама. — И она сразу поняла, что скоро родит.
— А как она поняла, что у нее начались схватки? — не отставала Алиса. — Ведь она никогда раньше не рожала. А вдруг бы она перепутала, и это оказались бы не схватки, а что-нибудь другое?
— О, это ни с чем не перепутаешь! — засмеялась мама. — Когда начинаются схватки, даже в первый раз, это понятно сразу.
То, что происходило с Алисой теперь, было сродни родовым схваткам, потому что тоже было понятно сразу. Оно не допускало неточностей и не требовало объяснений.
Она так взволновалась, поняв это, что ей стало необходимо что-нибудь делать, чтобы немного успокоиться. Она подошла к книжным полкам, скользнула по ним взглядом, как будто в самом деле собиралась читать, хотя ее способность к чтению была сейчас не больше, чем у трехлетнего ребенка, да и потребность, пожалуй, тоже.
Она взяла с полки первую попавшуюся книгу, открыла, полистала. Это была русская книга, но английского поэта. Переведенные на русский стихи были очень простыми — про небеса в две краски, как масть скота, и форели крап алый во влаге ледяной, и опавших каштанов жар, и еще про многое, чем разнообразен мир и за что человек благодарит Бога, создавшего мир пестрым…
Она не ожидала, что стихи могут увлечь ее сейчас, но это произошло. Она отложила книгу, только когда дочитала до последней страницы; голова у нее кружилась. Ее охватила даже некоторая растерянность: хотелось то ли читать эту книгу снова, с начала, то ли взять другую, которая оказалась бы не хуже. Она взяла с полки другую книгу, открыла… И тут же поняла, что это не книга, а тетрадь в твердом переплете. В ней тоже были стихи, но написаны они были от руки.
Алиса читала их, стоя у книжной полки, потом села на пол у ножки стола и продолжала читать. Она читала о том, как неосторожно и случайно упал на землю первый снег. Как он совпал с юностью. Как приходит время проститься с юностью, но снег еще лежит, еще не тает, и поэтому сердцу кажется, что и с юностью прощаться время еще не настало…
Все это было связано с Тимом, и не только тем, что было написано его рукою, но и множеством других, необъяснимых связей; она сразу поняла, что эти стихи написал именно он.
Стукнула в прихожей дверь. С трудом оторвав взгляд от рукописных строчек, с плывущей головой, Алиса захлопнула тетрадь и быстро положила ее на полку.
Она не понимала, много ли времени прошло с его ухода, и решила, что, может быть, он уже вернулся — пораньше, как обещал. Но, прислушавшись, поняла, что в маленькой, как спичечный коробок, прихожей появился не Тим.
В углу спальни стояла палка с привинченной к ней головой игрушечной лошадки. Алиса еще утром удивилась, откуда в доме, где нет детей, взялась эта игрушка. Теперь, обведя глазами обстановку и не найдя ничего поувесистее, она взяла палку-лошадку и неслышно вышла в переднюю комнату.
И чуть не столкнулась с женщиной, которая вошла туда из прихожей.
Увидев ее, Алиса оторопело остановилась. Но не потому, что испугалась, а только потому, что женщина эта была невыразимо прекрасна. Именно так — невыразимо; это тоже было слово из стихов, но ведь Алиса и провела все сегодняшнее утро за их чтением.
Она была высокая, статная, и ее темные глаза сверкали так, что казалось, с нею вместе в маленькую комнатку вошла сама жизнь. Каштановые волосы волнами падали на плечи короткой шиншилловой шубки, и изморозь таяла на этих блестящих волнах, превращаясь в переливчатые капли. Женщина смотрела на Алису удивленно, но ничего похожего на страх в ее глазах не было. Алисин страх перед появлением незнакомого человека в незнакомой квартире тоже сразу развеялся. Она взглянула на палку-лошадку, которую держала наперевес, и засмеялась.
— Вы подумали, это бандиты? — Женщина с алмазными каплями на волосах тоже улыбнулась. — Не бойтесь, откуда же им здесь взяться?
— Я не боюсь, — покачала головой Алиса. Она хотела сказать, что бандиты вообще-то вполне могли бы здесь взяться, как уже взялись однажды, но решила, что, раз женщина об этом не знает, то и не стоит ее информировать. — А вы не знаете, откуда здесь эта игрушка?
— От прежних хозяев. Тим пожалел выбрасывать. Он к таким вот глупостям чересчур трепетно относится. — В ее ярких глазах сверкнул интерес к Алисе. — Здесь еще елочные игрушки старые есть, он вам не показывал?
— Он не успел, — улыбнулась Алиса. — Я впервые появилась здесь только сегодня ночью.
