— Моя мама очень рассердилась, что я подарил Надечке перстенок, — сказал пан Адам, глядя на ее руку с камешком, сияющим в тонком кольце. — Она плакала, не хотела, чтоб я женился на русской, и мой ойтец не хотел. И я уже не понимал, хочу ли того сам… Я был молодой дурень, — повторил он. — И к тому же… Я начал бояться жизни после того, как пожил у вас в стране. Мне все мажилось: то, как я живу, — то еще не все, еще будет другое, лучшее… Куда я бежал, Ева, чего я искал? — Он достал из кармана куртки светло-зеленую пачку «Мальборо», изящным щелчком выбил сигарету. — Для чего я бросил Надю? Сам не знаю… Я не нашел счастья с женщиной, которая мне родила детей, и дети выросли мне чужие, я не нашел себе дела на жизнь… Ты знаешь, — помолчав, сказал он, — Надя мне не поверила, что я не знал про тебя. Она сказала: если б ты и знал, ты все равно бы не приехал. Я не хотел тебе говорить, но то так, Ева! Я знал… Одно ее письмо я получил, его она с Витей передала, чтоб он послал из Киева, а Витя передал с человеком, который ехал в Польску, и он его бросил в ящик в Варшаве. Я тогда плохо себя почувствовал, что покинул девушку с ребенком, все-таки я не был такой лайдак. Хотел поехать, а потом… Представил, как все то будет, как я вдруг вернусь в другую жизнь… Я не смог, Ева! — с горячим отчаянием в голосе выговорил он. — Не смог сразу, а потом сам Витя мне написал, что не надо приезжать, что Надечка вышла замуж и родила сына. Тогда я обрадовался, подумал: ну и добже, теперь я не виноват. А сейчас я думаю: то была самая большая моя потеря в жизни, а я тогда даже не зрозумел. Она была такая женщина, которую може иметь только… Я в детстве читал одну книжку, — вдруг улыбнулся он, — но забыл, как называлась. Там дети покупали воздушные шарики, а старуха им говорила: только каждый должен взять свой, важно не ошибиться. А как было не ошибиться, когда все шарики одинаковые? Я помню, что тогда ничего не понял…
— Про Мэри Поппинс, — сказала Ева. — Это про Мэри Поппинс книга.
— Може, так, — кивнул пан Адам. — Все, кто взяли свои шарики, кто не ошиблись, — они полетели прямо в небо и долго летели над городом, каждый куда хотел… Видишь, я не нашел свой шарик, Ева. Я всю свою жизнь был — как то по-французски кажут? — тот берег, который горюет, что он не этот… Как же могла со мной быть Надечка?
Ева чувствовала, как в сердце у нее разрастается жалость к этому человеку — красивому, грустному, выглядящему старше своих лет…
«А ведь он мне тем только и близок, — вдруг почти со страхом подумала она, — что я тоже могу не найти свой шарик..»
— Когда я смотрю в твои глаза, Ева, — сказал пан Адам, — то понимаю, за что Надя меня полюбила. Если у меня тогда были такие глаза… Почему ты не замужем?
— Не знаю, — печально улыбнулась она. — Может быть, потому что я ваша дочь.
— Ты и Надина дочка, — покачал он головой. — И того человека, твоего ойтца, которого любит Надечка, которого ты любишь. Не бойся, — вдруг улыбнулся он. — Не вини меня, я тебе дал только свои глаза… Я хотел тебя увидеть. Мне пятьдесят пять лет, Ева, я подошел к тяжелым годам для мужчины и захотел увидеть свою дочку, чтоб понять, сделал ли я что хорошее в жизни.
— Ну и как? — улыбнулась Ева. — Разочарованы?
— Я очарованный тобою, — улыбнулся в ответ пан Адам. — Я тебе пожелаю счастья! Чтоб ты не побоялась своего счастья, — добавил он.
— Спасибо, — сказала Ева, вставая. — Спасибо вам. Вы все-таки не думайте, что я совсем… Если вы приедете когда-нибудь, я буду рада вас видеть.
Он тоже поднялся, привлек Еву к себе и коснулся губами ее лба. Потом быстро перекрестил, наклонился и поднес к своим губам ее руку с тоненьким колечком.
— Я пойду, — сказала Ева. — До свидания!
Утро давно кончилось, день занимался над Москвой. Ева шла по Ленинградскому проспекту к своему дому и смотрела вверх — на облака, похожие на далекие воздушные шарики.
Какая-то новая жизнь соткалась из маминых слов, из отцовской необыкновенной улыбки, из воспоминаний о бабушке, из взгляда пана Адама — из всего, чем будущее соединялось с прошлым.
Все это вдруг стало ее, Евиной, жизнью — так же, как Левин голос в телефонной трубке, строчки стихов, серебряный взгляд влюбленного мальчика, горечь расставания с Денисом… Она почувствовала себя крошечным камешком, зачем-то вкрапленным в огромное кольцо жизни.
Ева шла навстречу незаметно поднявшемуся ветру, навстречу Левиному голосу, который хотела услышать скорее, сейчас, — навстречу всему, в чем таились невидимые зерна будущего счастья. Ее счастья?.. Этого Ева не знала, но шаги ее делались все быстрее, быстрее, .. Она не боялась идти навстречу своему будущему.
