ночь, и приблизиться к ней следовало постепенно. Тогда она выжала первую, и мы снова поехали прямо по дороге. Куда? Для нас, имевших резервированные виллы повсюду, это не имело значения.
Некоторое время мы продолжали катить на машине. Да, скажу вам честно, очень приятно бывает прокатить по природе, ничего не видя за «дворниками», которые ни черта не стоят. Но даже если бы мы ехали на «мерседесе», его «дворники» тоже ничего бы не смогли сделать — снова было бы ни черта не видно! За нашими окнами погода становилась все более отвратной, и слово, которым можно было определить то, что нас окружало, потребовало бы помощи целого словаря. Мы погружались в туман, который постепенно превращался в желатин, клейкую массу. Мы едва увернулись от чего-то напоминавшего грузовик, затем от трех машин позади трактора, весьма довольных, что можно за кого-то зацепиться. Пытаемся объехать то справа, то слева, нас словно несет в трибунал. Теперь мы едем по запаху, прислушиваясь к звукам, осеняя себя крестным знамением. Ну настоящая русская рулетка! Тут уж качества такого водителя, как Жанна, не имеют значения. Главное — это блузка, которую она оставила открытой, юбка, которую не натянула на колени. Нам и в голову не приходит где-нибудь остановиться, ибо нам так приятно ощущать свою потерянность.
— Завтра мы уедем из этих неблагоприятных мест, — говорю. — Мы отвезем вас на юг. Согласны?
— Да, да, — отвечает, кивая, как может, головой…
— Вам нужно солнце. А у нас его навалом. Прекрасное лечение, подойдет? Мы обо всем позаботимся, а вы будете с утра до вечера загорать, потом спать и есть. Каждые два часа мы будем приносить вам еду, чтобы вы набрали вес.
Она тормозит около края дороги.
— Поехали сейчас же, — говорит.
— Согласны. Прекрасная мысль! А то эти бретонцы измотают нас совсем…
Делаем разворот и едем в обратном направлении. Жанна жмет на газ, она совсем с ума сошла от радости, я обращаю ее внимание на туман. «Ты прав», — отвечает она. И снова останавливается на краю дороги. Оборачивается. Берет нас за загривки и начинает ласкать.
— Я тоже позабочусь о вас, — говорит она. — Я быстро наберу форму и смогу делать кучу вещей. — И приближает свое лицо. Оно полно нерешительности, женщина не знает, кого поцеловать первым и что при этом подумает другой. Меня, я ведь старше? К тому же все придумал я. Я решительно притягиваю ее к себе и крепко целую в рот… Она задыхается, кажется, это ей не нравится, я слышу ее стон. Тогда мои руки оголяют ее тело. Запыхавшись, отодвигаю ее и смотрю. Грудь ее бурно дышит, ей не хватает кислорода. Я же не могу оторвать глаз от игры двух черных бретелек на ее щуплых, хрупких, таких худых плечах.
— Мы остановимся на ночь по дороге, — говорит она. — Обещаю. — И приводит в порядок туалет.
— Поедем проселочными дорогами, — говорю ей в свою очередь.
— Почему?
— Потому что нас разыскивает полиция.
Она отъезжает без всяких комментариев.
Как это ни невероятно, но северный дождь прекратился на Луаре. На нашем холме еще была сплошная мерзость, и мы тихонько спускались по скользкому серпантину. Напротив нас солнце заходило за чистый горизонт. Занавес разместился где-то посредине реки. Мы пересекли ее по мосту без сожалений. По ту сторону находилась нежная Франция.
От деревни к деревне мастерство Жанны за рулем становилось все явственнее. Она безошибочно, с очевидным удовольствием вела машину. Мы позволяли обращаться с собой как с синьорами, покуривая ароматические сигареты. В кабине царило блаженство. Да еще нетерпение. И какая-то доза статического электричества, действовавшего нам на нервы. Потому что ночь никак не хотела наступать. Вы скажете, что весной дни такие длинные. Но этот день был излишне затянутым. К тому же Жанна не застегнула свой пиджак… А Пьеро продолжал ласкать ее шею, плечи, спину… Сидя сзади, он был в лучшем положении, чем я. Беззащитная, она находилась прямо перед ним… Я же смотрел на ее ноги и руки на баранке. Да еще на часы.
В восемь часов я велел ей включить фары. «Ручка справа». Мы катили в сумерках.
— Надо найти отель, — сказала она.
— Хм… это опасно.
— Тогда что делать?
— Не знаю.
— Не имеет значения, — говорит. — Не важно где… Найдем какой-нибудь сеновал…
— Не может быть и речи! — отвечаю. — Посмотрим карту.
Посмотрев карту, а затем туристский справочник, я сказал Жанне: «Первая дорога налево».
— И куда мы поедем? — спросил Пьеро.
Я им прочитал, что говорилось в справочнике Мишлена о городке Флер-де-Бэн, неподалеку на восток:
«Слава к Флер-де-Бэн, курорту, которым пользовались еще римляне, пришла в конце минувшего века. Соперник знаменитого Баден-Бадена, он стал привлекать внимание богатых клиентов. Было признаком хорошего тона — приезжать сюда из Москвы, чтобы принимать серные ванны, совершавшие чудеса в лечении дыхательных путей, болезней типа астмы, бронхита и эмфиземы легких. Закат курорта наступил во время Первой мировой войны. Постепенно Флер-де-Бэн канул в вечность, оставаясь и по сей день местом, славящимся своими архитектурными сооружениями…»
— Вы не находите, что ради этого стоит сделать крюк?
XVIII
Едва мы минуем обитую двойную дверь номера, как Жанна, упреждая нас, одним махом скидывает пиджак, юбку и вот уже ждет вдали, по другую сторону кровати. Стоит вздернув подбородок в своей черной комбинации. Одна из бретелек соскользнула на тонкую руку… Это простенькая десятифранковая комбинация, смею заверить. Чтобы найти ее, пришлось порыться в куче нейлонового белья. И выглядит в ней принарядившейся к балу, на который мы, двое молодцеватых кавалеров, не смеем ее пригласить!
Ее белые плечи напоминают звездочки. Перед нами женщина в призрачном декольте. Голые руки ее повисли, как у танцовщицы, а ноги стоят в балетной позиции. Она тяжело дышит, как после па-де-де. У нее вид примы Большого театра, и мне будто слышатся аплодисменты зала. Но в этом курортном местечке нет никого, кто бы мог ей аплодировать: здесь нет ни фраков, ни вееров. Гуляки из Санкт-Петербурга никогда сюда не приедут, разве что в своих дряхлых такси… Здесь только мы под огромной люстрой. Трое ностальгически настроенных людей.
— Может, погасим свет, — предлагаем.
— Нет, — отвечает она. — Не сразу!
Я решительно ничего не понимаю. Ведь это она столько говорила нам о темноте… Почему она подходит ко мне? Почему именно ко мне?
Останавливается так близко, что я слышу ее короткое дыхание, мне передается ее страх, ее паника, как в день премьеры. Я жду, когда пойдет занавес. Мне никогда не удастся взять ее на руки и заставить кружить… Внимание!.. Два белых паука забираются ко мне под пиджак и начинают расстегивать рубашку. Наша «звезда» балета такая маленькая, а на ее лице такая усталость! Просто чудо, что ей удается создавать какую-то иллюзию… Она жарко и долго целует меня. Потом опускается к моим ногам, становится на колени и прижимается к ним волосами! Все это довольно неожиданно. Она импровизирует! Могла бы, однако, предупредить… А где Пьеро?.. Чего он ждет?.. Я заглядываю за кулисы, вижу его растерянный взгляд, обращаюсь к нему за помощью. Но он не способен действовать. Я чувствую, в каком страхе он находится. Ему хорошо — он вне этих опасных белых рук, которые меня раздевают. Огромная люстра
