людей по сравнению с другими. Почему моя мать не сделала ничего для того, чтобы я стал парикмахером? Вот наглядный пример. Моя мать вполне могла понравиться какому-нибудь парикмахеру. Во всяком случае, подумать над этой проблемой. Потом ей достаточно было бы пошептать ему на ухо, лежа в кровати, чтобы я тотчас стал учеником — с чаевыми и духами. Проклятие! Тогда бы я не оказался в нынешнем положении. Все это в отличие от Мари, которая не хотела заниматься парикмахерским делом. Я видел, как она лежит ничком на заднем сиденье. Мы нанесли ей страшный удар своим рассказом о блистательном успехе ее избранника. Складывалось впечатление, что ее ничто не интересует. Тщетно пытался я как-то ее встряхнуть.
— Не плачь, — говорил я ей. — Одного потеряла, десять нашла!
— Я не плачу, — отвечала она. — Просто мне на все наплевать.
— Ты любила его?
— Не знаю. Не успела понять. Он трахал хорошо, это точно. Но был какой-то примитивный…
— Отчего же так?
— Надо быть совсем без царя в голове, чтобы убить фараона, когда мы могли так прекрасно трахаться днем и ночью!
— Это не фараон, а надзиратель.
— Тем хуже…
Мне было больно смотреть на нее такую. Бедная девочка… А ведь если бы добрый папа «тик-так» повел себя иначе, Мари выросла бы совсем иной, была бы спасена, осталась бы чистой девушкой, послушной прихожанкой церкви Спасенных душ! Могла бы наплевать с улыбкой на магазин. Считалась бы цветком из Пьюи! А этот городок превратился бы в великолепную пристань мира, к которой мечтали бы причалить такие парни, как Пьеро, Жан-Клод или Жак, — при одном условии, что у нас испортятся часы и мы откроем дверь с перезвоном в нужном доме. Жизнь — скверная штука. Никто ведь не станет возражать по этому поводу. И все же ни с чем не сравнимый человеческий бриллиант подчас обнаруживается в груде дерьма. Обождите, дайте досказать! В нашем поспешном бегстве была ведь и хорошая сторона. Во-первых, наша Мари снова была с нами. Во-вторых, пора было нам самим устроить себе взбучку, вытащив даму с камелиями из кровати. До сих пор жили, как усыпленные. А теперь, едва подул ветер паники, мои шарики в голове пришли в движение. Во мне проснулся прежний борец. У которого снова пробудилось вдохновение.
Например, я придумал способ, как нам заправлять машину. Справедливости ради замечу, что брадобрей из Мюлузы был предусмотрительным владельцем. В багажнике мы нашли желтую тридцатилитровую канистру на колесиках, чтобы легче возить. Но, к сожалению, без единой капли горючего. Так вот что я придумал: когда в нашем поле зрения оказывалась залитая огнями заправочная станция, мы на полной скорости проскакивали ее. Притормозив через 500 метров, отправляли Мари, единственную среди нас, кто мог бы без страха предстать перед полицейскими, за горючим. На станции она говорила дежурному: «Понимаете, какая беда. Ужасно не повезло. Застряла на дороге без капли бензина!» И возвращалась с 30 литрами. Мы катили еще часок до следующей заправочной. Таким образом, на всем нашем пути Мари осталась в памяти многих заправщиков, восхищенных ее появлением среди ночи. Эти ребята обычно весьма бдительны. Но ее они готовы были проводить до места. Словом, никто не мог похвастаться, что видел красный «мустанг». Как и вереница водителей грузовых машин. И вот почему. Мы проносились мимо них как ветер. И не давали им при этом очухаться. В наших ноздрях лишь оставался запах их брезентов, быков и ящиков с андивами[10]. Нас вполне могли сбить какие-нибудь «Ван Бранели» из Антверпена или «А. В. Коттбус» из Дюссельдорфа. Но в самый последний момент их тяжеловозы исчезали, и снова перед нами была дорога. Я лишь мимолетно показывал им свой зад и красные фонари циклопа. И, все! Мы шли со скоростью 130-150 км/час. Пока брадобрей освободится от веревок, мы сумеем пересечь всю Францию с пальцами в носу…
Рассвет застает нас в Бур-ан-Бресс. Между Рон д'Эн и Морестеном. Мари уснула. Сбрасываю скорость на виражах, чтобы не разбудить ее. Мы миновали Гренобль, смешавшись с толпой рабочих- велосипедистов. Там на стоянке и обменяли машину. Такая мера предосторожности была необходима.
Повсюду уже было полно психопатов в рубашках, готовившихся к великому отъезду. У всех багажники были утрамбованы до упора. Они даже, вопреки распорядку, цепляли на них сигнальные лампы. Детки сносили вещи, которые оттягивали им руки. Из окон поглядывали сучки — кто в сорочке, кто в костюме, кто в парике, кто в особой марке дорогого бюстгальтера с лайкрой. Мы же бродили на малой скорости, ища подходящую машину.
Едва увидев перемазанного мазутом верзилу, промывающего свечи, я сказал себе: «Вот что называется инстинктом охотника».
Торможу немного подальше.
В своем зеркальце вижу, как он опускает капот и садится за руль. Затем слышу, как начинает урчать мотор, как тот жмет и отпускает газ. Удовлетворенный, парень вылезает, оставляя мотор работать на холостых. Затем поднимает глаза к фасаду дома.
— Мадлен!
В окне седьмого этажа появляется купальник. Поблекшая кожа, бигуди.
— Я готова!
Папаша проверяет часы.
— Не более пяти минут!
— Ты посмотри только, — отвечает она, — в каком виде твоя рубашка.
— Что такого в моей рубашке? — спрашивает тот, выпятив грудь. — Господи, какой я мудак!
— Поднимись! — кричит жена. — Я отчищу.
Вот именно! Отправляйся-ка почиститься, грязнуля. Тем временем Пьеро, как угорь, пробирается за руль твоей урчащей машины. Достаточно выжать первую скорость, как она тотчас отъезжает. Замечательное зажигание! Все классно отлажено! Твоя «Р-16», вся набитая вещами и чемоданами, потрясная штука!
Пьеро следует за мной в Гренобль. Я вывожу его на шоссе в Шамбери. Когда машина останавливается с пустым баком, я, поддерживая еще не проснувшуюся Мари, пересаживаюсь в его «рено».
Делаем разворот, чтобы запутать следы. Возвращаемся в Гренобль. Я словно слышу, как идут переговоры по радио: «Пекари вызывает синюю „омегу“. „Форд“ обнаружен с пустым баком… Вероятно, следуют в Женеву через Аннесси… Или в Шамони через Альбервиль… Установить заслоны».
Мы же мчимся в сторону Безансона по 91-му шоссе. Проезжаем. Уже можно и посмеяться. Наугад колесим по бесконечным долинам. Съедаем ту еду, которую отпускники приготовили для дорожного пикника: сандвичи, бананы. Они все предусмотрели. Даже полный бак бензина. Маленький «рено» бежал довольно шустро. К тому же так приятно ехать на французской машине. Мы взбирались все выше, кружили, становилось все менее лесисто и все более каменисто. Перевал мы миновали при великолепной погоде. Но Мари было совершенно наплевать на многовековые кедры над нашими головами и на снежные бляшки вдоль дороги. Она с недовольным видом дремала.
— Ты спишь?
— Нет.
И мрачно смотрела на все из-под опущенных век.
— Полюбуйся на ледники, по крайней мере, — язвительно сказал я. — Ты ведь так хотела все это увидеть!.. Вот они! Как раз напротив!
— Лучше трахните-ка меня, мне надо кое-что выяснить…
И начинает расстегивать платье.
— Да, Мари… Сейчас же…
Нет ничего лучше, чем перепихнуться после бессонной ночи, после пережитых волнений. Мы любимся на обочине дороги среди пышных елей. Сменяя друг друга, методически и не спеша делаем свое дело, прибегая к уловкам, которые в альпийских условиях только усиливают ощущения. И будто само собой даем ей кончить раз, два, три раза, как взрослой девушке. Откинувшись в засохший овечий помет, она шепчет: «Если бы вы знали, как мне хорошо! — и хищно сжимает зубы. — Какое сильное наслаждение в
