передать новости сам.
В правой руке он держал официальный приказ. Под ним требовалась подпись Де Паоло. Эфиоп понимал, этот приказ будет для старика смертным приговором.
Когда помощник медленно приблизился к постели, веки Де Паоло дрогнули, и он открыл глаза.
— Я спал, — произнес Директор. — Видел во сне… родителей. — Голос его представлял собой слабеющий шепот. — Я не думал о них много лет… десятков лет…
Эфиоп неуверенно стоял у постели.
— Какое сейчас время дня? — спросил Де Паоло.
— Раннее утро, сэр, — прошептал в ответ эфиоп. — Только-только рассвело.
Глаза Де Паоло на мгновение вскинулись с прежней силой.
— Ты ведь всю ночь не ложился, верно? Что происходит? Что случилось?
Осциллограф по другую сторону комнаты показал, что биение его сердца участилось, пики сделались острыми там, где им следовало быть плавно закругленными.
Мятеж, — прошептал помощник. — Подпольная Революционная Организация Народа.
— Где?
— В Америке… в большинстве крупных городов.
— Открытые бои?
Кивок.
— Да. Бои на улицах. Американское правительство не может в одиночку овладеть положением. Были даже сообщения о мятеже в рядах американской армии.
— Санта Мария!
— Мы должны приготовиться действовать… Совет набросал приказ, дающий Всемирной Армии право вмешаться. Под ним требуется ваша подпись.
— Американцы просили нас о помощи?
Следившее за состоянием больного оборудование издало высокотонный электронный свист. И пульс, и дыхание, и сердце Де Паоло зачастили, переходя на опасно высокие уровни. Вспомогательный насос в аорте работал на максимуме.
— Пока нет, — ответил помощник. — Они попросили помощь у канадцев, но у Всемирного Правительства пока ничего не запрашивали.
Де Паоло начал хватать воздух открытым ртом. Дверь в спальню распахнулась, и появилась рассерженная женщина — врач.
— Совет хочет получить директорские полномочия для вмешательства, — сказал помощник.
Врач торопливо сделал несколько шагов к пациенту, но Де Паоло поднял хилую руку, останавливая ее.
— Минуточку, синьора, минуточку.
— Любая минута может стать последней, — отрезала она.
Не обращая на нее внимания, Де Паоло спросил помощника:
— Кто из членов совета хочет получить мои полномочия?
— Бовето. Мальков и Лю его поддерживают.
— А Уильямс, американец?
— Он против.
— Конечно. Никому не хочется увидеть на своей земле иностранные войска, какие бы там не возникли у них трудности.
Вот сейчас наступает трудная часть подумал помощник.
— Сэр, боюсь, что я вынужден согласиться с Бовето и остальными. Совет должен иметь полномочия действовать, даже если вы лишились такой возможности.
Лицо Де Паоло исказилось В спазме боли.
— Или… умер, — охнул он.
Врач бросилась к нему. Эфиоп не мог положиться на свой голос. На глаза у него навернулись слезы.
— Ты прав, сынок, как обычно, — сказал Де Паоло, когда врач прижал к его руке шприц пистолет. — Подай мне документ.
Тот был скреплен дощечкой для письма. Эфиоп взял с дощечки ручку и вложил ее в свободную руку Де Паоло. Старик расписался дрожащими слабыми каракулями, а затем откинулся головой на пеноподушку.
— Конечно, — прошептал он. И закрыл глаза. Все мониторы принялись выть скорбную похоронную песнь.
Врач оттолкнул эфиопа от постели и крикнул во встроенный в стене передатчик:
— Реанимационную бригаду! Быстро!
Зная, что все это бессмысленно, помощник вышел из спальни с отяготившим его руку подписанным документом на дощечке. В примыкающей к спальне маленькой библиотеке мимо него промчалась реанимационная бригада, катя с головоломной скоростью свою бесполезную машинерию.
Помощник вошел в гостиную, где раннее утреннее солнце освещало своими лучами Бовето и нескольких человек из внутреннего штата Директора.
— Вот, — произнес он, вручая Бовето подписанные полномочия.
Одна из женщин, на лице у нее отражались испытываемая Эфиопом мука, спросила:
— Он… он…
— Он умер, — безжалостно подтвердил эфиоп. И, повернувшись к пытавшемуся принять сочувственный вид Бовето, добавил:
— Совету придется избрать нового Директора… и одобрить для него новый штат сотрудников.
И, не говоря больше ни слова, он прошел через гостиную и вышел на балкон. Позади он слышал рыдания, и не только женские. Пятьюдесятью этажами ниже город начинал пробуждаться, начиная новый день. У него самого снова застлало глаза. Последний раз глубоко вздохнув чистый, сладкий, как вино, сицилийский воздух, помощник перекинул длинную ногу через балконные перила и дал себе упасть в вечность.
— Вот они опять полезли.
Франт чуть не рассмеялся. Голландский туннель начинал вонять, словно мусорная куча. Повсюду валялись кучи тел. По большей части беложопых. Всю долгую ночь эти фраера из Джерси пытались пробиться сквозь туннель и вернуться на Манхэттен. И все, чего они добились, это своего истребления.
Франт и его кучка черных удерживали манхэттенский конец туннеля, у входа. Они построили баррикаду из перевернутых автомобилей и грузовиков и разместили свои пулеметы и автоматические винтовки за баррикадой.
Беложопые лезли на них мелкими группами. По большей части — штатские. Немного национальных гвардейцев в зеленых мундирах м шлемах. Лезли они в автомобилях, а несколько раз пытались протаранить баррикаду грузовиками. И добились только одного — сделали баррикаду еще больше, тяжелее, непреодолимей.
Стоя между двух перевернутых автомобилей, Франт оглянулся через плечо на безмолвную, залитую лунным светом ночь на улицах Манхэттена. Он отправил группу ребят помоложе сыскать боеприпасов, чтобы у них все имелось на случай, если джерсийские беложопые попробуют сунуться опять. Ребята отсутствовали уже больше часа.
С тех пор все было тихо. До этой минуты.
— Вот они, опять полезли.
Франт расслышал громыхание, лязганье медленно приближающихся по туннелю грузовиков.
Он не заметил слабого свиста летящих очень высоко реактивных бомбардировщиков. В лунном свете их отработанные газы оставляли на безоблачном небе прекрасные тонкие линии.
— Ебаный в рот! Ты погляди-ка!
Беложопые надвигались на них в огромным оранжевых снегоуборщиках, бульдозерах,
