электроплитах что-то жарилось, парилось и кипело, распространяя резкие ароматы заморских специй и отечественного комбижира.
Для Донцова подобная атмосфера была чревата если не обмороком, то по меньшей мере приступом рвоты, но, поскольку на него со всех сторон пялился местный персонал, преимущественно сисястый, задастый и румянощекий, он решил во что бы то ни стало держаться гоголем.
Демонстративно пренебрегая помощью чересчур услужливого Шкурдюка, он взобрался на подоконник, вскрыл распределительную коробочку, посредством которой сигнализация оконной рамы подсоединялась к общей цепи, и убедился, что все датчики отключены. Причем сделано это было не абы как, а со знанием дела.
Никак не прокомментировав свое открытие, Донцов спрыгнул с подоконника (внутри что-то екнуло, как у запаленной клячи) и завел со Шкурдюком следующий разговор:
— Кто из работников клиники имеет доступ на кухню?
— Повара, раздатчицы, санитарки, — начал перечислять заместитель главврача. — Ну и представители администрации с инспекционными целями.
— А дворники, грузчики?
— Грузчики у нас штатным расписанием не предусмотрены, девушки сами справляются. А дворнику здесь делать нечего. Он и в столовую-то не ходит. Питается всухомятку тем, что приносит с собой.
— Ясно, — сказал Донцов, припомнив эпизод с кормлением ворона.
Дальнейшие их контакты происходили уже в кабинете Шкурдюка, без посторонних глаз.
— Вы знаете всех сотрудников клиники? — спросил Донцов, безуспешно пытаясь сосчитать золотых рыбок, снующих в аквариуме.
— Как же иначе! Я с каждым собеседование провожу. И ежеквартальный инструктаж по технике безопасности.
— Нет ли у вас женщины с характерной восточной внешностью, предположительно китаянки или узбечки, хрупкого телосложения, невысокого роста и сравнительно молодых лет?
— Есть одна такая, — даже не задумываясь, ответил Шкурдюк. — Только не китаянка и не узбечка, а бурятка. Тамара Жалмаева. Санитарка.
— В какую смену она работает?
— Сейчас выясним… — Шкурдюк снял трубку внутреннего телефона. — Попросите, пожалуйста старшую медсестру… Ирина Петровна, еще раз здравствуйте. Посмотрите по графику, когда работает Жалмаева… Что?… И давно?… Почему меня в известность не поставили?… Хорошо, разберемся…
— Случилось что-нибудь? — Сердце Донцова замерло, пропустив один такт, что всегда случалось с ним, когда в наугад заброшенную сеть вдруг попадалась крупная, а главное — желанная добыча.
— Маленькая неувязочка. — Шкурдюк от смущения даже запыхтел. — Эта Жалмаева уже четвертый день не выходит на работу и не отвечает на телефонные звонки. Заболела, наверное. Нынче грипп людей так и косит.
— Где ее личное дело?
— В отделе кадров. Принести?
— Не надо, я сам схожу.
В тоненькой папочке, выданной Донцову инспектором-кадровиком, женщиной, причесанной и накрашенной по моде тридцатилетнем давности, находился подлинник диплома об окончании медучилища, трудовая книжка, напечатанное на машинке заявление о приеме на работу и ксерокопия титульной страницы паспорта. Все документы были выданы на имя Тамары Бадмаевны Жалмаевой, 1978 года рождения, уроженки поселка Селендум, одноименного аймака.
Фотография изображала серьезное девичье личико, с носом пилочкой, раскосыми глазенками и гладко зачесанными назад черными волосами. До этого Донцов почему-то представлял себе буряток несколько иначе.
— На работу она сама устраивалась? — спросил Донцов.
— Сама, — ответила кадровичка. — Хотя обычно к нам по рекомендациям приходят.
— Не говорила, почему ее именно к вам потянуло?
— Я уже и не помню. Она вообще-то не шибко разговорчивая была.
— Странно… Имея диплом медсестры, согласилась работать санитаркой.
— В медсестрах у нас недостатка нет. А санитарок всегда не хватает. Я предложила, она и согласилась.
— Документы, похоже, в порядке… А как у нее с пропиской?
— Тоже все в порядке. Я паспорт сама проверяла. Адрес имеется в заявлении.
— Кстати, у вас все заявления на машинке печатаются?
— Дело в том, что кисть правой руки у нее была забинтована. Дескать, обожгла. Делать нечего, я заявление напечатала, а она подписала.
— Скорее, подмахнула. — с иронией произнес Донцов, сравнивая подписи Жалмаевой на заявлении и на паспорте. — Сходство весьма отдаленное.
— Я же говорю, рука у нее болела. — Кадровичка, не привыкшая, чтобы ей перечили, нахмурилась.
— Какие обязанности у санитарки? — продолжал выспрашивать Донцов.
— Самые разнообразные. Уборка, стирка, помощь медсестре, обслуживание пациентов и так далее. Хватает, в общем-то, обязанностей. Работа хлопотная. Не каждая на нее согласится.
— Как она характеризовалась?
— Так себе. Ни рыба ни мясо. Замкнутая. Работала без замечаний, хоть лишнего на себя не брала.
— По-русски хорошо говорила?
— Нормально. Без акцента, хотя как-то чудно… — Кадровичка наморщила лоб, подбирая нужное слово. — Как кукла. Есть, знаете ли, такие говорящие куклы. Говорит одно, а на лице написано другое. Или вообще ничего не написано.
— Я временно изымаю эти документы. — Донцов сложил все бумаги обратно в папку. — В принципе можно составить протокол изъятия. Но у нас с руководством клиники существует джентльменское соглашение, позволяющее избегать пустых формальностей. Не так ли, Алексей Игнатьевич?
— Да-да, конечно! — охотно подтвердил Шкурдюк, лицо которого выражало горестное недоумение, свойственное детям, впервые столкнувшимся с лицемерием взрослых.
— В заключение я хотел бы осмотреть все вещи и предметы, которыми в последнее время пользовалась… — он заглянул в папку, — Тамара Бадмаевна Жалмаева. А также ее шкафчик в раздевалке. Кроме того, прошу предъявить мне все журналы, ведомости и другую документацию, где имеются ее подписи.
— Эх, дали маху. — скорбно вздохнул Шкурдюк. — Пригрели на груди змеюку…
— Попрошу не делать скоропалительных выводов, — возразил Донцов. — По-моему, я не сказал ничего такого, что могло бы бросить тень на вашу отсутствующую сотрудницу.
Покидая клинику, он мурлыкал себе под нос давно забытую песенку, ни с того ни с сего вдруг всплывшую в памяти:
Уже к вечеру того же дня выяснилось, что паспорт, ксерокопия которого была изъята в клинике,
