два, что составляет примерно двенадцать процентов содержания. Один — доселе неизвестную и весьма архаичную форму языка брахми, в древности распространенную на юго-востоке Евразии. Другой вообще не поддается идентификации. Такая система графических знаков неизвестна науке.
Карандаш указал на соответствующие места в оригинале. Алфавит языка брахми напоминал пляшущих человечков, а письменность, оказавшуюся не по зубам маститым лингвистам, можно было сравнить с рядом разновеликих спиралек, или с выводком змей, свернувшихся на солнце в причудливые кольца.
— Да, подкинул я вам задачку, — произнес Донцов извиняющимся тоном.
— Ничего страшного. Такова уж наша планида. Кто-то раскрывает преступления, кто-то расшифровывает тексты. По крайней мере, это куда интересней, чем переводить на фарси инструкцию по эксплуатации парогенераторов… Короче говоря, подстрочный перевод имеет вот такой вид. — Она тронула лист, где на десять слов приходилась примерно одна «лакуна» (это новое для себя словечко Донцов постарался запомнить). — Читать его можно, но понять содержание затруднительно, особенно для дилетанта.
— Где же выход? — осторожно поинтересовался Донцов.
— Отсутствующие слова мы подставили по смыслу. Вот окончательный вариант перевода, хоть и приблизительный, но, с нашей точки зрения, вполне приемлемый. — Очередь дошла и до третьего листка, все это время продолжавшего на столе самые замысловатые маневры. — Хотите ознакомиться?
— Не то что хочу, а просто горю желанием. Вы меня, признаться, заинтриговали. — сказал Донцов, впиваясь взглядом в первую строку текста.
«…царь царей, некто Иравата по прозвищу Ганеша, считавшийся сыном недавно опочившего героя-кшатрия Арджуны.
Надо сказать, что он мало походил на своего легендарного отца, славившегося не только необычайным мастерством стрельбы из лука и другими воинскими доблестями, но и чисто человеческими качествами: открытым нравом, добротой, милосердием, справедливостью.
Воспитанный сначала матерью, царицей загадочного племени нагов, а потом брахманами, Иравата-Ганеша вырос ярым мистиком и записным честолюбцем, истинным «бхати», то есть фанатичным поклонником бога Шивы в самых мрачных его ипостасях.
Да и вид он имел отнюдь не царский. Голова у него была как котел, живот как бурдюк, а лицо благодаря длинному вислому носу напоминало морду слоненка, откуда и пошла кличка «Ганеша».
Люди с такой внешностью обычно отличаются добродушным нравом, однако в глазах верховного владыки мерцала волчья лютость, а в каждом сказанном слове проскальзывало непоколебимое самомнение, подкрепленное недюжинной волей.
История возвышения этого звероподобного ублюдка примечательна сама по себе. Прежде он правил крошечным царством, которое можно было без труда обойти пешком, и за тридцать лет жизни не снискал никакой славы — ни как воин, ни как правитель, ни как мудрец. Свой белый зонт, символ раджи, он сохранял только благодаря авторитету отца, прославившегося во многих сражениях.
А потом Ганешу словно подменили. Забросив пиры и охоту, он с головой погрузился в интриги, которые поначалу казались всем лишь невинными забавами. Как же мы обманывались…
Владения его стали быстро расти. Вот только один пример, характеризующий методы, которые он применял для этого.
Прикинувшись неизлечимо больным, Ганеша завещал свое царство сразу двум соседним раджам, и без того не ладившим между собой. Это неизбежно привело к вооруженному конфликту, который так ослабил обе стороны, что впоследствии Ганеша легко присоединил их земли к своим.
Не чурался он и всяких других бесчестных средств — подкупа, клеветы, фиктивных браков, убийств из-за угла.
Кроме того, Ганеша зарекомендовал себя способным полководцем, хотя победы ему приносило не стратегическое искусство, а вероломство и коварство, прежде не свойственное ариям, соблюдавшим строгий кодекс воинской чести.
Дабы запугать врагов, он посылал в бой огромные восьмиколесные повозки, запряженные свирепыми быками, и украшенные гирляндами из отрубленных человеческих голов. Его воины носили доспехи, придававшие им сходство со злыми демонами-ракшасами. Использовал Ганеша и приемы, досель вообще неизвестные. — дымовую завесу, катапульты, метавшие бочки с горящей смолой, огромных воздушных змеев с трещотками, пугавшими слонов противника.
Одни ненавидели Ганешу, другие презирали, третьи боялись, но никто в ту пору не смог разглядеть в нем врага рода человеческого, еще более опасного, чем страшный яд «каллакута», добытый богами при пахтанье океана, и грозивший уничтожить вселенную.
К сожалению, не чуял беду и я. Еще поговаривали…»
— Что бы это могло значить? — спросил Донцов, ощущая себя игроком в покер, вместо ожидаемого туза прикупившим шестерку.
— В общем-то, сие остается тайной и для нас, — женщина собрала все три листка в одну стопку, — но с полной определенностью можно сказать лишь то, что текст имеет отношение к индуистской культуре середины первого тысячелетия до нашей эры. Сначала мы воспринимали данный отрывок как одну из интерполяций «Махабхараты», древнеиндийской эпической поэмы, имеющей не только литературное, но и сакральное значение, однако очень скоро убедились в своей ошибке. Я популярно объясняю?
— Вполне, — ответил Донцов, а про себя подумал: «Кондакова бы сюда, вот кто на индуистской культуре собаку съел».
Между тем женщина продолжала свою речь, гладкую и корректную, но расцвеченную истерическими интонациями базарной торговки:
— При том что неизвестный автор зачастую демонстрирует глубокое знание реалий той далекой эпохи, все события представлены в абсолютно ином свете, чем это принято в классической редакции «Махабхараты». Взять хотя бы того же Ганешу, которому неизвестный автор уделяет столько внимания. Это имя одного из второстепенных богов ведического пантеона. Героя под таким именем, а особенно состоявшего в родстве с Арджуной, этим Ахиллесом индуистской мифологии, мы не знаем. Автор не скрывает своего резко негативного отношения к этому персонажу, наделяя его такими неблагозвучными эпитетами, как «звероподобный ублюдок» или «враг рода человеческого».
— Я это, кстати, заметил, — сказал Донцов. — С юридической точки зрения подобные заявления могут восприниматься и как обвинительный акт. и как клевета.
— Юридические проблемы находятся вне сферы наших профессиональных интересов… Что касается представленной на экспертизу рукописи, то ее ограниченный объем не позволяет проследить дальнейшее развитие описываемых событий, или вернуться к их предыстории, хотя по некоторым намекам, рассыпанным в тексте, можно понять, что позиция, занимаемая автором, впоследствии оказалась несостоятельной. Вот, собственно, и все, что я хотела сказать. Надеюсь, коллега дополнит меня. — Она вместе со стулом отодвинулась немного в сторону.
Мужчина учтиво кивнул ей и заговорил, продолжая водить руками по уже пустому столу:
— Здесь было справедливо замечено, что мы имеем дело лишь с небольшим фрагментом довольно пространной рукописи, о чем свидетельствует хотя бы порядковое число «тридцать шесть», выставленное в правом верхнем углу листа и выполненное, кстати говоря, в египетской иератической системе счисления. Автором текста, скорее всего, является мужчина преклонного возраста, что вытекает из графологических особенностей почерка. Впрочем, речь может идти и о добросовестном переписчике. Автор, безусловно, является человеком нашего времени. На это указывает тот факт, что современная русская лексика занимает примерно шестую часть текста и употребляется везде, где аналогичное понятие в каком-либо из мертвых языков отсутствует.
— Простите, что перебиваю. — Донцову уже надоело молчать. — Я относительно этих мертвых языков… Автор владеет каждым из них в одинаковой мере?
— Нет. Я как раз и собирался отмстить это. Фрагменты текста, выполненные на арамейском и арийском, можно считать сомнительными или, по крайней мере, спорными, а на древнегреческом и египетском, наоборот, безупречными. Когда я разбирал иероглифы, мне иногда казалось, что пером водила
