— Допустим.
— В сигнализации тоже?
— Надо будет — разберусь.
— Сигнализацию в столовой психиатрической клиники не вы отключали?
— На фиг мне это. Всех собак на меня хотите повесить? Не выйдет.
— Вы по-прежнему продолжаете утверждать, что про убийство Олега Наметкина узнали только спустя пять дней непосредственно от меня?
— Так и было.
— В это трудно поверить. Вся клиника стояла на ушах.
— Не хочешь — не верь.
Ворон опять подал голос — требовательно и немелодично.
— На волю просится. — пояснил Лукошников. — Надоело ему тут с нами…
Он открыл форточку, и птица с криком канула во мрак, словно грешная душа, уносящаяся в преисподнюю.
Некоторое время Лукошников стоял у окна, опираясь на подоконник и глядя в ночь, потом повернулся, взял со стола остывший чайник и, не говоря ни слова, отправился на кухню.
— Куда вы, Аскольд Тихонович? — крикнул ему вослед Донцов. — Мы еще не закончили. Да и чая больше не хочется. Животы от воды раздуло.
Хозяин на эти слова даже ухом не повел. Было слышно, как он наполняет водой чайник, как зажигает газ, для чего-то хлопает дверцей духовки, звякает посудой.
— Не сбежит? — прошептал Кондаков.
— Вряд ли, — ответил Донцов. — Какой из него бегун в такие годы. Да и Цимбаларь внизу караулит.
— А с чего бы это ему речь отняло?
— Совесть, наверное, не на месте. Или просто время тянет.
Донцов и Кондаков сидели как на иголках, но вот наконец раздалось приближающееся шарканье старческих шагов. Гости вздохнули с облегчением, однако, как выяснилось — преждевременно.
Дверь, ведущая из единственной комнаты в прихожую, до этого приоткрытая, резко захлопнулась, и с той стороны щелкнул замок.
— Аскольд Тихонович, что это за глупые шутки! — возвысил голос Донцов, но ответом ему был только шум, обычно производимый человеком, спешно собирающимся в дорогу.
— Там что-то горит! — воскликнул Кондаков. — Спалит нас старый хрыч! Спасаться надо!
Действительно, с кухни запахло горелым, но это был не смрад превращающегося в уголь бифштекса, а нечто ностальгическое, напоминающее дым осеннего костра, в который для разнообразия брошены ненужные любовные письма.
Путь к спасению преграждала дверь — филенчатая, крепкая, не чета нынешним фанеркам. Да и Донцов был не в том состоянии, чтобы использовать свое плечо вместо тарана. Кондаков физических нагрузок вообще чурался, ссылаясь на артрит и гипертоническую болезнь третьей степени. Однако и сгореть заживо не хотелось.
Дверь они в конце концов выбили, воспользовавшись столом, полновесным и грубым, как и все в этой квартире, но хозяина к тому времени и след простыл. Более того, он каким-то образом сумел заклинить дверь, ведущую на лестничную клетку.
Пока Кондаков разбирался с этим новым препятствием, Донцов забежал на кухню, в которой находился очаг возгорания, и голыми руками выгреб из духовки пылающие комья бумаги.
Огонь проще всего было бы погасить водой из-под крана, но это окончательно погубило бы хрупкие листы.
Поскольку половиков, скатертей, занавесок и даже приличных полотенец в квартире Лукошникова не имелось, Донцову пришлось пожертвовать собственным, еще вполне приличным пальто.
Когда с пожаром (который на деле оказался вовсе не пожаром, а так, мелкой диверсией) было покончено, оба сыщика с облегчением вздохнули.
— Пакостник старый! — Кондаков размазывал сажу по потному лицу. — Уж всыплю я ему!
— Это непременно. — Донцов заметно нервничал. Пора бы уже и Цимбаларю появиться… Кстати, а вы лифт, на котором старик уехал, слышали?
— Вроде бы…
— Куда он ушел — вверх или вниз?
— М-м-м… — Кондаков задумался. — А ты знаешь, скорее всего вверх.
— То-то и оно! Здесь же чердак на весь дом. Он по нему в другой подъезд переберется, и поминай как звали.
Общими усилиями они выломали входную дверь (оказалось, что Лукошников заклинил ее снизу топориком для рубки мяса) и, не дожидаясь лифта, устремились вниз. Гипертоник и почечник — наперегонки.
Цимбаларь, как ни в чем не бывало, грел у батареи поясницу и заодно покуривал. Проскочить мимо него было невозможно — под контролем находились и лифт и лестница.
— Что вы такие распаренные, отцы родные? — удивился он. — Отпор у клиента получили?
— Сбежал он! — вместе с последними остатками сил выдохнул из себя Донцов. — По чердаку ушел. Только не знаем, в какую сторону. Давайте все на улицу. Ты, Саша, налево, а вы, Петр Фомич, направо. Вдруг успеете перехватить. А я на всякий случай здесь останусь.
Стоит ли говорить, что в многоэтажном доме, построенном в форме буквы «Г» и имеющем двенадцать сквозных подъездов, задержать беглеца такими ничтожными силами было столь же неосуществимо, как руками поймать стрижа.
Организм Донцова исчерпал предел своих возможностей, а вдобавок в боку что-то словно оторвалось. На подгибающихся ногах он вернулся в полную дыма квартиру Лукошникова и рухнул на жесткую хозяйскую койку.
Следом приковылял Кондаков, выглядевший ненамного лучше. Цимбаларь на машине объезжал окрестности, надеясь наскочить на сбежавшего старика, но в его успех уже никто не верил.
— Дожили! — сетовал Кондаков, лязгая зубами о край кружки. — Старый пень вокруг пальца обвел.
— О старые пни много молодых ног поломано, — пробормотал Донцов, изо всех сил пытаясь удержать сердце в пределах, предусмотренных анатомическими нормами.
— Как грязной тряпкой по роже… И ведь не пожалуешься никому.
Ничего страшного, — попытался успокоить его Донцов, и сам нуждавшийся в утешении. — Оставим здесь засаду. К Экспериментальному бюро пошлем «наружку». Все другие места, где он может появиться, тоже перекроем… Никуда не денется. Личность приметная.
— Боюсь, ляжет на дно. Хрен мы его тогда найдем.
Отдышавшись немного, Донцов прошел на кухню и занялся сортировкой того, что уцелело в огне. Всего здесь было около полусотни листов с зашифрованным текстом. Часть их безвозвратно погибла, но основная масса сохранилась, только по краям обуглилась. Бумага, собранная в пачку или сброшюрованная в книгу — не самая доступная пища для огня, в чем Донцов уже неоднократно убеждался.
— Послушайте, — обратился он к Кондакову, приканчивающему третью кружку воды подряд. — Пока никого нет, давайте устроим здесь капитальный шмон. Авось и откопаем что-нибудь ценное.
— Ты в смысле денег?
— Я в смысле улик. Деньги, кстати, тоже улика. Особенно американские доллары одной определенной серии.
— Шмон так шмон, — согласился Кондаков. — Другого-то занятия все равно нет. Ты пока отдохни, а я пошурую. Все, что найду, к тебе буду носить.
— С кухни начинай, — посоветовал Донцов. — Тайник у него где-то там.
Тайник обнаружился сразу — две половицы свободно сдвигались в сторону. Однако, кроме мышеловки с мумифицированным мышонком, там ничего не было. Перед тем как податься в бега,
