сам он не лыком шит, но этому помешал властный голос Вали-Эргиды, раздавшийся из гостиной:
— Старче, пропусти посетительницу! Я помогаю всем божьим тварям, оказавшимся в беде.
Назад старушка вышла буквально через пять минут, причём с умильной улыбочкой на лице.
— Оказывается, никакой порчи на моей Дианке нет, — охотно объяснила она Кондакову. — Просто кошечка подхватила глистов. Вот они её и мучают. Побегу в ветеринарную аптеку!
— И себе лекарства попроси, — вдогонку ей посоветовал Кондаков. — Только не от кошачьих глистов, а от бычьих.
— Лиха беда начало, — промолвил за ширмой Цимбаларь.
И оказался прав.
Посетители пошли косяком, правда, каждый второй или третий представлял собой официальное лицо — налоговый инспектор, санитарный врач, агент госстраха, строительно-архитектурный надзор, экологическая служба, пожарный.
Хорошо ещё, что все документы, относящиеся к лицензированию подобного рода деятельности — как подлинные, так и липовые, — находились в полном ажуре. Тем не менее каждый народный слуга унёс в клюве от трёх до десяти тысяч рублей, а некоторым к тому же пришлось ещё бесплатно погадать. Убыточная получалась коммерция!
Основную массу клиентов, явившихся к дипломированной чародейке по собственной надобности, составляли женщины, хоть и разного возраста, но сплошь одинокие, что позволяло им надеяться на скидку.
Валя-Эргида обращалась с ними так ловко и деликатно, что все без исключения — и брошенная мужем жена, и оставшаяся без работы учительница, и страдающая от мужской невнимательности домохозяйка, и секретарша, которой, наоборот, опостылели постоянные домогательства сослуживцев, и бабушка, желающая отыскать пропавшего без вести внука, и больная СПИДом проститутка — уходили от неё с просветлёнными лицами.
По всему выходило, что всяческие колдуны и гадалки заменили в нашей стране последователей Фрейда и Юнга — психоаналитиков, так и не прижившихся на неблагодарной российской почве, в равной мере отрав —ленной бациллами антисемитизма, косности и легковерия.
Сидевший за ширмой Цимбаларь не переставал удивляться той лёгкости, с которой эта в общем-то ничем не примечательная на вид девица меняла свои многочисленные личины. Ведь за какой-то совершенно ничтожный промежуток времени он знал её и грозной жрицей сатанинской секты, и непритязательной продавщицей секс-шопа, и шаловливой гостьей, с удовольствием разыгрывающей хозяев, и мудрой волшебницей, посвященной во все тайны бытия.
С такой особой нужно было держаться настороже. Не в пример отморозку Стелькину, внутренний потенциал у неё был — ого-го! Причём эта дарованная свыше энергия с одинаковой лёгкостью могла употребляться как в созидательных, так и в деструктивных целях.
Во время обеда, не сказать, чтобы скудного, но какого-то малосъедобного (Людочка была явно не в ладах с кулинарией), Валя-Эргида быстренько перелистала бумаги, предоставленные ей Цимбаларем, а карточку однорукого бандита Гобашвили даже подержала между ладоней.
Результатом этих эзотерических упражнений было несколько довольно тревожных фраз:
— Он уже знает обо мне. Но, похоже, сегодня мы не увидимся.
Чем было это заявление — чистой правдой или очередным розыгрышем — Цимбаларь выяснять не стал, но бдительности решил не умалять. Ведь Валя-Эргида сама недавно говорила, что слово гадалки — это ещё не окончательный факт, а лишь наиболее близкое к истине предположение.
Под вечер, когда умаявшийся с непривычки Кондаков (поминутно открывать двери — это вам не в кабинете сиднем сидеть) уже собирался вывесить снаружи табличку «Извините, мы отдыхаем», на приём явилась последняя посетительница — блёклая, словно лишённая возраста женщина в низко повязанном ситцевом платочке.
Причина, вынудившая её обратиться за помощью к чародейке, была банальна — муж, уехавший на заработки куда-то на юг, бесследно пропал. Как говорится, ни ответа ни привета. И бог бы с ним, с мужем, но заодно пропали и средства к существованию.
Валя-Эргида участливо расспросила клиентку о подробностях былого житья-бытья, о детях, о друзьях, о работе, о планах на будущее, которым, похоже, уже не суждено было сбыться, а потом попросила какую-нибудь вещь, прежде принадлежавшую мужу.
Такой вещью оказался сложенный вчетверо носовой платок. Прежде, чем прикоснуться к нему, Валя-Эргида спросила:
— Вы его стирали?
— Нет.
— Вот и хорошо. А то нынешние порошки смывают не только грязь, но и память… Сейчас посмотрим, чем он нам сможет помочь.
Она взяла платок в руки, немного помяла его, понюхала, опять помяла и расправила на столе, будто бы собираясь сервировать ужин на одну персону.
— Ну что? — с надеждой поинтересовалась женщина.
— Ничего, — сухо ответила Валя-Эргида.
— В каком смысле — ничего?
— В том самом… Когда, вы говорите, пропал ваш муж?
— Ещё в прошлом году. Перед Рождеством.
— И с тех пор к платку никто не прикасался?
— Нет. Вчера я случайно нашла его в выходном пиджаке мужа.
— Только не надо меня обманывать. Я ведь всё-таки дипломированная чародейка, а не какая- нибудь базарная гадалка… Ещё сегодня этим платком пользовался мужчина. Сильный и властный мужчина, который пьёт импортные вина, курит дорогие сигареты и разъезжает на машине, потребляющей высокооктановый бензин. Он вам не муж, но его личность довлеет над вами. Сюда вы пришли не по своей, а по его воле. Забирайте платок и уходите… И не надо мне ваших денег! — добавила Валя-Эргида, заметив, что женщина достаёт из кармана заранее приготовленную сотенную бумажку.
Очень натурально пустив слезу и утираясь злополучным платочком, женщина удалилась.
Кондаков, слышавший весь разговор, не преминул пожелать ей на прощание:
— Скатертью дорожка!
Цимбаларь, покинувший своё хлипкое убежище, поинтересовался:
— А это что ещё за плакса такая?
— Не знаю… — поморщилась Валя-Эргида. — По-моему, её подослал сюда мой названый братец. Так сказать, для предварительной разведки.
— Она ничего не заподозрила?
— Трудно сказать… На самом деле это никакая не плакса, а бой-баба с твёрдым и цельным характером. Такой душу наизнанку не вывернешь… Не нравится мне, что она частенько поглядывала на ширму. Уж прости, но ты сопишь так, словно рукоблудием занимаешься. Завтра спрячешься в спальне под кроватью.
За ужином, который Кондаков дипломатично назвал «Ностальгией по тюремной пайке», каждый из членов опергруппы высказал своё личное мнение.
— Скорее всего, за нашим домом, а может, даже и за квартирой, ведётся усиленное наблюдение, — автором этого весьма спорного предположения был Цимбаларь.
— И вполне возможно, что визит господина Гобашвили последует не завтра днём, а сегодня ночью, — добавил Кондаков.
— Не исключено, что он сначала позвонит сюда по телефону, — заметила Людочка.
Молчала одна только Валя-Эргида, для которой предвиденье и предчувствие были призванием. Вполне возможно, что таким способом она выражала презрение, свойственное всем профессионалам, вынужденным выслушивать жалкий лепет дилетантов.
Когда с чаем и сушками было покончено, она рассеянно произнесла:
— Пойду лягу пораньше. Почитаю перед сном о достопримечательностях славного города Сызрани… Если кто-то неравнодушен к созерцанию лотосов, прошу заходить в любое время.
