продолжала маячить зловещая фигура Фильки Удушьева.
Между сиреневыми кустами имелась круглая земляная площадка, выбитая ногами не одного поколения здешних подростков, теперь, наверное, топтавших уже нечто совсем иное — и песок заморских пляжей, и паркет начальственных кабинетов, и кровавую грязь Чечни, и лагерные плацы, и суровые берега Стикса.
На вкопанных в землю чурбаках, попивая дешёвое пивцо, расположились трое пацанов и одна деваха. Все они уже вступили в возраст тинейджеров — самый опасный человеческий возраст, когда связи с прошлым уже оборваны, а перспективы на будущее ещё слишком туманны, и подросткам не остается ничего другого, как замыкаться в своем собственном иллюзорном мирке, куда нет доступа даже отцу с матерью.
Ваня сразу смекнул, что надеяться на чужую жалость здесь не приходится. Тут требовались совсем иные методы.
Согнав с лица уже заготовленную было умильную гримасу, он с независимым видом вступил в сиреневые джунгли.
— Брысь отсюда, мелюзга, — сказал отрок, причёсанный, вернее всклокоченный, как известный футболист Бэкхем.
— Я пить хочу, — Ваня непринужденно хмыгнул носом.
— А в глаз не хочешь? Здесь тебе не водопой. Сходи домой и молочка попей.
— Я молочко не люблю, — Ваня дружелюбно улыбнулся, — я пиво люблю. Желательно светлое.
— Тогда в киоск топай, — посоветовал ему другой отрок, стриженный наголо, как ещё более известный футболист Рональде
— Был я уже там. Говорят, что пиво детям не положено. Может, выручите? — на свободный чурбак Ваня положил сотенную бумажку.
— Ух ты! — присвистнул третий, в отличие от двух других, одетый и причёсанный, как обыкновенный школяр. — На всё брать?
— Само собой. — Ваня на месте не стоял, а всё время выламывался, как это делают дети, которых распирает нерастраченная внутренняя энергия.
— Лайка, твоя очередь в киоск бежать. — «Бэкхем» передал деньги девахе.
Похоже, что в этой компании слабый пол не притесняли — ни в правах, ни в обязанностях.
Девушка со странным именем Лайка воткнула в волосы гроздь сирени и танцующей походкой удалилась.
— В манекенщицы собирается, — «Рональдо» сплюнул. — А ляжки уже плеч.
— Ничего, нагуляет ещё, — сказал «Бэкхем». — Станет толще, чем корова. В дверь не пролезет.
— А мне узкобёдрые девушки нравятся, — заявил «школяр». — Все спортсменки узкобёдрые.
— Это они тебе по телевизору нравятся, А в постели плеваться будешь, — тоном знатока сообщил «Рональдо». — Хлебни пока, — он протянул Ване недопитую бутылку пива.
После долгой пешей прогулки холодное свежее пиво пришлось как нельзя более кстати.
— Ну ты и хлещешь, — с, уважением сказал «школяр». — Смотри, ночью в постельке не написай.
— Не написаю, — заверил его Ваня. — Ночью мне придётся под забором ночевать.
— А что так? Бомжуешь?
— В семье разлад, — Ваня повторил свою байку о злой мачехе, горьком сиротстве и бесфамильном дедушке, а напоследок попросил: — Вы бы помогли мне его разыскать.
— Очень уж приметы скудные, — пожал плечами «Бэкхем». — Восемьдесят лет… Тросточка…
— Тросточка очень интересная, — сказал Ваня. — Под старину… Вот ещё вспомнил! Его ограбили однажды. Год или два назад. Прямо возле дома. Часы карманные забрали и бумажник.
— Первый раз слышим, — парни недоуменно переглянулись. — У нас тут пока тихо. Правда, прошлой осенью какого-то бродягу убили. Да и то в соседнем дворе.
— А как его убили? — с детской непосредственностью поинтересовался Ваня. — Мусорным баком зашибли?
— Говорят, что из помпового ружья пристрелили. Мы сами-то не видели. Его дворник рано утром нашёл. Никто, наверное, и не расследовал.
Вернулась Лайка с пакетом, раздувшимся от пивных бутылок. На сдачу она предусмотрительно купила пачку сигарет и чипсы.
Откупоривая пиво, «Бэкхем» сказал ей:
— Возьми пацана на постой. Ему ночевать негде.
— Взяла бы, да сегодня папаша злой, как чёрт. — Лайка закурила. — Я сама боюсь домой идти.
— Почему тебя так странно зовут? — поинтересовался Ваня, слегка захорошевший от пива.
— С чего ты взял? — удивилась она.
— По-твоему, Лайка — нормальное имя?
После этих слов ребята почему-то дружно прыснули.
— Ты этих обормотов больше слушай! — возмутилась девушка. — Лайка в космос полетела. А меня зовут Лайлак, с ударением на первом слоге, что по-английски означает «Сирень». Самое обыкновенное имя. В каждом справочнике есть.
— Её так в честь этих самых кустов назвали, — со смехом сообщил «Рональдо». — Папочка с мамочкой занимались любовью в сирени.
— И в свободное время занимались английским, — добавил «Бэкхем». — Но Лайка звучит лучше. А главное, соответствует действительности.
— Почему? — Ваня старательно корчил из себя наивного пацана.
— Поцелуйся с ней, сам узнаешь, — все, кроме «школяра», рассмеялись, а тот, наоборот, нахмурился.
— А можно? — Ваня с просительным видом уставился на Лайку.
— Да ты хоть раз в жизни целовался? — она смерила его критическим взглядом.
— Никогда, — соврал он, как делал это уже неоднократно.
— А с мамой?
— У него мамы нет, — ответил за Ваню «Бэкхем», — только сволочная мачеха.
— Ну тогда давай поцелуемся, — Лайка подставила ему губы, накрашенные тёмно-коричневой помадой.
Трудно делать то, что не умеешь, но ещё труднее скрывать своё умение. Поцелуй, задуманный как невинное баловство, вопреки общему ожиданию получился долгим и сладким. Уже в его финале Ваня по привычке потрогал грудь девушки, но ничего примечательного, кроме пуговиц и крестика, не обнаружил.
— Ух-х-х! — Лайка еле оторвалась от него. — Ты даёшь, малыш! Ещё бы чуть-чуть — и задохнулась.
— Надо же — не укусила! — дружно удивились «Бэкхем» и «Рональдо».
— Это ведь первый поцелуй, — пояснила Лайка. — Надо, чтобы от него остались приятные воспоминания.
— А может быть, и дальше пойдём? — дурашливо предложил «Рональдо». — Где первый поцелуй, там и первая женщина… Как ты, пацан, мыслишь? — он толкнул Ваню в плечо. — Лайку мы общими усилиями как-нибудь уломаем, а ты нам за это литр портвейна проставишь. Идёт?
— Хватит дурака валять! — вдруг вспылил «школяр». — Нашли тему!
Лайка на его слова отреагировала с неожиданной резкостью:
— Это ещё что такое? Чего ты вякаешь? Мне ведь придётся отдуваться, а не тебе! Возьмёшь меня в жёны, тогда и командовать будешь!
«Школяр» демонстративно отставил в сторону початую бутылку и надолго умолк.
А Ваня, похоже, уже был душой общества. Да и его понесло, чему способствовало как лёгкое опьянение, так и присутствие милой девушки.
— Как тебя, малыш, зовут? — ласково поинтересовалась Лайка.
— Меня? — с наигранным смущением переспросил Ваня. — Бобик! То есть Роберт.
