Однако знаки отмечали каждый поворот и каждую развилку, и шла дорога через густой лес, где высокие и прямые сосны стояли близко-близко друг к другу, как пикетчики в заграждениях.
На пути в Лощину встретилось несколько домов, точнее, слабых подобий таковых, и всё же здесь было больше признаков жизни, чем вокруг старой гостиницы. Он увидел детей, гонявшихся друг за другом или лазивших по деревьям, двух женщин, которые, смеясь чему-то, развешивали на бельевую веревку пелёнки; заметил кошек и собак, проехал мимо мужчины, коловшего дрова, и старушки, которая, сидя на крыльце длинного дома, чистила яблоки. Было что-то поэтическое в этой непритязательной сцене – в том, как старушка мирно сидела в кресле-качалке, с миской на коленях, неторопливо действуя кривым ножом, как если бы впереди у неё была целая жизнь. Фотоаппарат лежал на сиденье рядом; и он бы сфотографировал её, если бы не ружье, прислонённое к столбику крыльца.
Дальше вдоль дороги протянулся низкий навес предприятия под названием «Просто ржавчина». Под навесом валялись груды ржавых вещей: сетки от кроватей, части швейных машинок, плуги, сломанные инструменты, погнутые металлические стулья, котлы, косы, ванны, клетки для птиц, сковородки, садовые тачки…
Затем началась улица, которая могла бы стать декорацией для дешёвого голливудского вестерна; грубые старые деревянные дома, расположенные в беспорядке вдоль дороги и соединённые между собой деревянными тротуарами. И всё же даже в этом убогом месте чувствовалась рука художника – например в надписях, сделанных на деревянных указателях. Первая пародировала гостеприимство маленьких городков: «Добро пожаловать в Картофельную Лощину… Население – О». Подобные надписи украшали и магазинчики: «Гончар Отто», «Деревенский кузнец Ванс»… и прочих мастеров по дереву, коже, свечам ручного изготовления, корзинам и т. д. Некоторые надписи отличались остроумием. Мастер, изготавливавший плетёные стулья, назвал свой магазин «Нижняя граница». Среди посетителей, расхаживавших по деревянным мосткам, были и горожане, одетые по-субботнему и мало что покупавшие, и туристы, в шортах и сандалиях, которые глазели по сторонам и щёлкали фотоаппаратами. Квиллер присоединился к небольшой группе, бодро направлявшейся в сторону сарая за магазинчиком гончарных изделий Отто.
– Что тут такое? – спросил он у одного из туристов.
– Керамика прямо из печи, – тут же последовал ответ.
В сарае, куда солнечные лучи проникали сквозь дыры в ржавой металлической крыше, более двадцати человек внимательно следили за тем, как немногословный мужчина в брезентовом фартуке вытаскивал горшки из большой печи, каждый поднимая высоко над головой.
– Это – моё новое декоративное блюдо, – скромно говорил мастер. – А это – сигаретница с новой глазурью, над которой я сейчас работаю.
Раздались голоса наблюдающих за этим действом посетителей:
– Я беру это… Дайте-ка рассмотреть поближе… О! Великолепно!.. У вас есть ещё три таких же блюда?.. Отто, я беру.
Спокойно и монотонно гончар продолжал свой комментарий:
– Вещи, которые находятся ближе к огню, могут различаться по цвету… Вот эта чаша не получилась. Ей досталось слишком много жара, и она начала оплывать. Как мы говорим, печь даёт – и печь отбирает. Вот один из моих новых кувшинов с узором в виде сосновой ветки.
– Я беру его! – выкрикнул мужчина с заднего ряда, и кувшин поплыл над головами. Покупатель же тихо сказал своему соседу: – У себя в магазине я продам его втрое дороже.
Квиллер заметил, что мужчины в рубашках от известных модельеров, украшенные золотыми перстнями и цепочками, равно как и женщины в светлых брючных костюмах, благоухающие дорогими духами, расхватывают четырёхдолларовые кружки и семидолларовые подсвечники ручной работы с подписью гончара. Квиллер тоже нашёл себе кружку с удобной ручкой, а когда узнал, что цена её составляет одну десятую цены горшка для кошек, купил ещё четыре. Наконец печь опустела, и вздох разочарования прошёл по толпе.
– Простите, у меня больше ничего нет, – извинился гончар. – Я очень старался загрузить печь до отказа, даже углы заполнил мелочами.
Покупатели выстроились в очередь, оплачивая покупки, и сразу небольшой сарай наполнился гулом голосов – восторги от покупок, приветствия друзей, обмен местными сплетнями. Квиллер случайно подслушал разговор двух женщин:
Ты слышала о «Тип-Топе»? Какой-то сумасшедший, с огромными усами и множеством кошек, снимает дом за две тысячи долларов в неделю!
– Кто он, канадец, или японец, или ещё кто?
– Никто не знает. Лесморы оформили сделку. Предполагают, что он – писатель. Это может быть ширмой для чего угодно.
– В любом случае ничего хорошего в этом нет.
Квиллер поспешил расплатиться. Затем, положив кружки, завёрнутые в газету, в багажник машины, смешался с толпой на деревянных тротуарах. Переходя от одной лавки к другой, он останавливался посмотреть, как мужчина плетёт сандалеты, а женщина – стулья, а услышав звон молота по наковальне, пошёл в кузницу. В амбаре с настежь распахнутыми дверями он увидел раскалённый горн и работавшего с красным горячим металлом мускулистого молодого человека с пышной бородой и пучком волос на затылке. На молодом человеке был кожаный фартук и грязная футболка с закатанными рукавами.
– Привет, – сказал кузнец, заметив, что Квиллер внимательно наблюдает за его работой, и взял прут щипцами. Сунув его в раскаленные угли, он подождал, пока тот раскалится докрасна, вытащил и, отбивая, придал ему форму. Затем это зрелище звуков и запахов дополнилось шипением остывающего металла, погруженного в бочку с водой.
Квиллер рассматривал кованые предметы, выставленные на продажу: крючки, щипцы, кочерги, шипы и колокольчики для коров, но понравился ему предмет, стоявший в тёмном углу амбара, – кованый, высотой около семи футов железный подсвечник на восемь свечей. Железная виноградная лоза обвивала ножку и разветвлялась на несколько завитков и листьев.
– Это продаётся? – спросил Квиллер. Кузнец посмотрел на него с сомнением:
– Думаю, да.
– Сколько вы хотите за него?
– Ну, я не знаю, Я сделал его, просто чтобы доказать, что могу. Большую часть времени я работаю механиком в долине.
– Очень эффектный кусок железа, – сказал Квиллер, мысленно представляя его в своём жилище в Пикаксе. – Назовите цену и позвольте мне купить его.
– Хм-м… двести? – нерешительно предложил кузнец.
– Покупаю! Я подгоню машину, а вы поможете мне погрузить его. Сколько он весит?
– О, много!
Сложив заднее сиденье, они смогли разместить подсвечник внутри салона. Затем Квиллер изумил другого мастера, купив три дюжины длинных свечей из пчелиного воска, ручной работы. Довольный покупками, Квиллер стал искать, где бы выпить чашечку кофе. Устало поднимаясь по холму, он перекинулся несколькими словами с мастером, продававшим стёганые одеяла, и с женщиной, делавшей кукол из листьев кукурузных початков, а потом увидел здание, похожее на школу, с вывеской: «Бичем. Тканые изделия». Рядом стоял старый армейский автомобиль.
В открытую дверь были видны платки, шарфы, коврики, сумки, даже гамак свисал с потолка. Два покупателя – туристы, если судить по очкам, шляпам от солнца и фотоаппаратам, – рассматривали коврики и расспрашивали о том, как их стирать и сколько они стоят. Отвечала им коротко и резко высокая молодая женщина с впалыми щеками и длинными прямыми волосами. Она обернулась, увидела усы Квиллера и, помедлив, снова повернулась к покупателям.
В эту минуту он услышал глухие удары, доносящиеся из дальнего конца магазинчика. Седая женщина, с волосами, туго стянутыми в пучок на затылке, работала на ткацком станке, ритмично действуя педалями, продевая челноки и подтягивая венчик. Он наблюдал за её работой с удивлением и восхищением, но женщина ни разу не подняла головы.
Разглядывая вещи в магазине, Квиллер с трудом верил, что они сотканы на ткацком станке,
