— А ты предпочел бы жить в старые времена, когда человек мог надеяться прожить лишь семьдесят — восемьдесят лет? И последние годы жизни провести в стремительно дряхлеющем теле? Посмотри на себя — абсолютно здоровый человек, выглядишь как в тридцать с небольшим…
— Кто бы хотел умереть до завтрашнего восхода солнца? Может быть, раньше это было проще. Может быть, старики, с их угасающими, дряхлеющими и полными боли телами, встречали смерть как освобождение от мучений.
— Ты знаешь мою точку зрения, — сказал Лиль. — Мы умираем быстро, спокойно и без боли.
— Тебе легко говорить. Тебе всего сто двадцать лет. Подожди, когда тебе будет столько же, сколько мне сейчас. Будь прокляты эти генные инженеры! Почему надо было обязательно так резко ограничивать продолжительность жизни.
— Ты же знаешь историю, Лон. В те времена было огромной удачей, что они сумели продлить ее до двухсот с небольшим лет. Плотность населения на планете была ужасной. Ее ресурсов просто не хватило бы на всех, даже в Золотой Век середины двадцать первого века.
Лон усмехнулся и показал рукой вглубь суши, где за полями ферм Пальмиры раскинулись, куда хватало взгляда, Дебри.
— Ну, и где эта плотность населения теперь? Они должны были это предвидеть.
— Ты говоришь глупости, Лон, и ты это знаешь. Планета едва способна прокормить и то ничтожное население, которое на ней осталось. Дебри распространяются повсюду. Посмотри на нас — за спиной мы имеем Дебри материка, а впереди — океанские Дебри. Если не произойдет чего-либо из ряда вон выходящего, человечество обречено.
Они погрузились в тяжелое молчание. Неожиданно в башню влетела пчела размером с небольшую птицу, и им пришлось убраться с ее пути. Бестолково покружившись, она в конце концов вылетела наружу.
— По-прежнему никакого ответа на наши радиосигналы? — спросил Лон, хотя сам знал ответ.
Если бы что-нибудь и случилось, то Лиль не сумел бы скрыть этого, так что вопрос был задан скорее для порядка.
— Я узнавал как раз перед тем, как подняться сюда. Ничего. Мы пробуем новую частоту. Вот уже месяц как мы установили передатчик, но нет никакого ответа.
— Ну, как мы и сказали на Совете, этому может быть несколько объяснений: наверху не осталось ни единой живой души, наше оборудование недостаточно чувствительно, чтобы принять передаваемые ими сигналы… или они просто не хотят отвечать.
Лиль пожал плечами:
— Еще одна возможность, что они просто не принимают эти частоты. Вероятно, они поддерживают контакт друг с другом посредством направленных микроволновых лучей в узком диапазоне. После стольких лет отсутствия радиосигналов с Земли с какой стати кто-либо на орбитальных станциях будет ожидать с нее сообщений?
— Но они должны знать, что здесь все еще живут люди. Они могли бы засечь огни поселений с помощью своих телескопов.
— А с чего ты взял, что мы не последнее поселение на всей планете? — спросил Лиль. — В любом случае они должны знать, что здесь не может быть никакого радиопередающего оборудования.
— Но у нас-то оно есть…
— Только из-за совершенно уникальных обстоятельств, — уточнил Лиль.
— Ну не таких уж и уникальных… Те сигналы мы поймали сразу, как только наладили свой радиоприемник.
Лиль помрачнел:
— Да. Загадка.
Некоторое время назад они сумели поймать отрывки разговора с очень слабым сигналом на низких частотах. Источники сигналов определенно были очень далеко от Пальмиры. Очень странно было то, что и передающий и принимающий имели абсолютно одинаковые голоса. Женские голоса. Видимо, их должно было быть, больше чем два. И все они называли друг друга одинаково — «Эшли».
— Но больше мы подобных сигналов не принимали.
— Это еще ничего не значит. Просто источники сигналов вышли за пределы слышимости. Для меня это означает, что этими источниками были Небесные Властелины.
— Небесные Властелины с работающим радиооборудованием? — Лиль покачал головой. — Не могу в это поверить.
— Ну а я не могу поверить, что мы можем чего-либо достичь, посылая SOS в космос. Связывать все наши надежды с чудесным спасением, грядущим сверху… — он покачал головой, — сказка о манне небесной. Если даже на орбитальных станциях кто-то и остался, то они наверняка полностью заняты борьбой за собственное выживание, а не помощью своим земным братьям. И это только в том случае, если кто-то таки остался в живых. Скорее всего, внутри этих станций нет ничего, кроме давно истлевших трупов.
— Ты превратился в циника и пессимиста, Лон, и это вполне понятно, если учесть твое мм… положение, однако это ставит под сомнение твои суждения.
— Так же как и твой оптимизм — твои, — ответил Лон. — Думаешь, что там наверху целая цветущая человеческая цивилизация, распределенная между орбитальными станциями и марсианскими колониями? Я боюсь, что ты будешь серьезно разочарован.
— Ладно. Посмотрим, кто окажется прав. Глянь лучше сюда, — он указал в сторону моря, — батискаф возвращается. Наверно, это Эйла.
— Да, наверняка она, — согласился Лон, наблюдая, как открываются ворота во внутренней стене морской защиты.
Через некоторое время батискаф показался на мелководье, двигаясь уже на гусеницах. Он выехал на пляж, и люк на крыше батискафа откинулся. Появилась человеческая фигура. Да, это была Эйла. Стройная, высокая женщина с коротко стриженными черными волосами в водонепроницаемом морском гидрокостюме. Она скатилась по корпусу батискафа и помахала рукой в направлении смотровой башни. На таком расстоянии она не могла узнать его, но знала, что в это время дня отец всегда на смотровой башне. Она начала снимать свой костюм, а из люка показалась другая, более приземистая фигура. Жюли, ее лучшая подруга и дочь Лиля. За ней вылез Келл, один из новых обитателей Пальмиры, который кровью и цветом кожи был близок к коренному населению островного континента. Они сняли свои костюмы, и Лон наблюдал, как все трое вбежали в воду, чтобы смыть с себя пот, накопившийся за время долгого путешествия в душном батискафе.
— Беззаботные идиоты, оставили батискаф пустым на открытом месте, — пробормотал он, — не могли загнать его в ангар.
— Да перестань ты ворчать, — улыбнулся Лиль, — и перестань пытаться скрыть свои чувства. Все же знают, как ты гордишься Эйлой. Ее достижения потрясающи. Сейчас она просто незаменима. Никто не может вести дела с людьми моря так продуктивно, как она.
— Ну, Жюли тоже вполне справляется с этим, — дипломатично заметил он.
— Согласен, но не так, как Эйла. Ее взаимоотношения с ними воистину замечательны.
— Да, — сказал он, продолжая наблюдать за своей дочерью в бинокль.
Как она стала похожа на мать. Такая же оливковая кожа, такие же большие, но с восточным разрезом глаза, которые свидетельствовали о каком-то японском предке. Но несмотря на удовольствие, с которым он на нее смотрел, его сердце наполнила глубокая грусть. Она была еще одной причиной того, почему он так ненавидел свою приближающуюся смерть. Это несправедливо, что он должен был провести с ней всего несколько коротких лет. И еще он хотел знать, что ждет ее в будущем. Он хотел знать,
Отфыркиваясь от воды, струящейся по ее лицу, Жюли показала рукой в сторону смотровой башни:
— Там твой отец, да? Как всегда.
Эйла кивнула, улыбнувшись, и опять окатила Жюли водой.
