Сурен Саркисьянц будто заснул — голова его опустилась к рукояти трости. Было тихо и скучно. Так что слышно было, как лениво жужжат на кухне бесчисленные мухи.
Это был тот самый ленивый и тяжелый для передвижений час между второй половиной дня и вечером, когда нельзя принимать решений и совершать резкие движения.
В тот момент, когда, стараясь побороть дремоту, Андрей уже решил отправиться в кофейню рядом с гостиницей, чтобы взбодриться, подкатила машина, добытая Метелкиным для Авдеевых. Авдеевы были потные, злые, видно, ругались по дороге. Их единение, столь крепкое в России, начало давать трещины, и Андрей подозревал, что виной тому притязания подполковника Метелкина, вызывающие в Авдееве вспышки ревности.
— Ах, оставь, — сердито сказала профессорша, входя в вестибюль. — Ты мелочен!
За этим последовал взгляд сверху — затылок профессора как раз маячил где-то под мышкой у супруги. Раньше Ольга Трифоновна такого себе не позволяла — профессора лелеяли и обожали.
— Что случилось? — Ольга Трифоновна увидела Андрея, поднявшегося с дивана. — Что-нибудь серьезное? Почему Илья здесь?
Андрей не сразу понял, что княгиня Ольга увидела снаружи мотор подполковника и решила, что с ним что-то приключилось.
— Господин Метелкин проводит здесь совещание, — сказал Андрей. — Я жду господина профессора по поводу экспедиционных дел.
— Господи, не надо так меня пугать, — сказала княгиня Ольга и направилась к лестнице. Ее батистовая блузка, пропотев, приклеилась к плечам и груди. Портье обалдело глядел на пышные формы Ольги Трифоновны — видно, в жизни ему не приходилось видеть столько упругой женской плоти сразу.
— Что еще у вас? — Авдеев стремился следом за женой, и ему не хотелось задерживаться с Андреем.
— Мы нашли в башне первоначальный пол, — сказал Андрей.
— И что, что? — спросил профессор, глядя, как княгиня Ольга достигла площадки второго этажа и остановилась, переводя дух.
— Если там погребения, — сказал Андрей, — то надо будет поставить охрану.
— С чего вы решили, что там погребения?
— Но это логично!
— Логично, логично! Я не знаю, сколько еще будет продолжаться эта несчастная экспедиция! А вы мне о каких-то саркофагах.
Тяжело дыша, Авдеев поспешил вверх по лестнице, следом за женой.
Андрей почувствовал взгляд — конечно же, господин негоциант смотрел на эту сцену во все глаза и смеет подмигивать Андрею. Этого еще не хватало!
Андрей поднялся, взял ключ у портье и пошел к себе на третий этаж. В номере Андрей включил фен, и тот начал медленно крутиться, разгоняя застоявшийся воздух. Потом подошел к окну, чтобы поднять жалюзи — солнце светило с его стороны в первую половину дня — сейчас эта стена гостиницы была в тени.
Он потянул руку к веревке, чтобы потянуть жалюзи наверх, но случайно увиденное на улице заставило его замереть. На той стороне улицы, в узком углублении между двумя домами, таились два человека — напряженно, недвижно, зловеще. И одного из них Андрей узнал — это был Рефик.
Зачем они здесь? Ведь Аспасия прошла к полковнику Баренцу и они совещаются там с Метелкиным.
Может быть, турки намерены взять гостиницу штурмом и перебить участников совещания? Для этого они устроили засаду? Куда выходит окно номера Баренца? Этого Андрей не знал. Но если готовится покушение, значит, окно его расположено под окном Андрея. В лучшем случае Осман Гюндюз приказал своим молодцам следить за конкурентами, в худшем — расправиться с ними.
Андрей неподвижно глядел в щели жалюзи, стараясь найти на загадочной картинке самого Османа Гюндюза либо других его янычар.
Две греческие девочки в одинаковых синих коротких платьях с ранцами на спинах пробежали по улице совсем рядом с затаившимися турками — если и заметили их, то не обратили внимания. Шофер и солдат, сидевшие на переднем сиденье автомобиля Метелкина, проводили их взглядами и тоже не увидели турок. Неожиданно мотор закачался — это солдат, сидевший рядом с шофером, соскочил и пошел в кофейню, видно, хотел попросить воды.
Дом напротив был ниже гостиницы — крыша его почти плоская, обрамленная довольно высоким парапетом, находилась на уровне глаз Андрея. Из чердачного окна не спеша вылезли два человека — один с винтовкой, другой — с пистолетом в руке. Другим оказался Гюндюз. Добрый дяденька с животиком, который так любит детей и ненавидит насилие.
Жалюзи чуть шевельнулись от ветерка, но Андрею показалось, что само появление турок на крыше вызвало некое возмущение в воздухе.
Согнувшись, почти на четвереньках, скрытые от постороннего наблюдателя высоким парапетом, Гюндюз и его стрелок добрались до круглого отверстия в парапете, служащего для стока дождевой воды. Они легли плашмя на крышу, и Гюндюз первым заглянул в отверстие. Потом дал посмотреть стрелку. Андрей понял, что они смотрят на второй этаж, и вернее всего в апартаментах Баренца окно открыто.
Теперь Андрей почти убедился в близком штурме гостиницы, который предпримут турки, и понял, что надо спешить вниз — отыскать комнату Баренца и предупредить Аспасию.
Интересно, думал он, не двигаясь с места, словно заколдованный неспешными и уверенными действиями турок, а если бы не было Аспасии — выбрал бы он позицию стороннего наблюдателя или все же поспешил бы предупредить Метелкина и Баренца, как единоверцев и компатриотов?
Гюндюз с пистолетом чуть отполз в сторону, чтобы стрелку с винтовкой было удобнее целиться. И только тут Андрей сообразил, что Гюндюзу вовсе не надо штурмовать отель — для его целей достаточно было одного или нескольких патронов. Если этот стрелок — снайпер и он убьет Баренца, то Гюндюз добьется своего. Но вторым выстрелом он может убить и Аспасию. Стрелок улегся за парапетом, подвигал локтями, устраиваясь поудобнее. Гюндюз охранял его — вот он приподнялся, сел на корточки и выглянул из-за парапета. Успокоился. Затем провел взглядом по окнам третьего этажа — не наблюдает ли кто-нибудь за ними с верхнего этажа гостиницы? Андрей отошел на шаг, хоть и был уверен, что сквозь жалюзи его не увидишь.
Затем Гюндюз вновь улегся и спросил о чем-то стрелка.
Стрелок кивнул и осторожно потянул затвор. Звук затвора явственно прозвучал в тишине улицы. Но услышали его лишь два бандита, скрывавшиеся в тени. Один из них полез за пазуху. Солдат вернулся из кофейни и начал взбираться на свое место в моторе. Теперь стрелок целился. Андрей физически чувствовал, как он ведет пушкой за человеком, которого видит в номере. Уже не было времени бежать вниз, чтобы предупредить — оставались секунды, может быть, доли секунды…
Кричать? Что кричать? — Андрей не умел кричать. Еще полсекунды… а что же делать?
И тут, поняв, что времени не осталось вовсе, Андрей метнулся к столу, схватил с него настольную лампу — тяжелую, на бронзовой ножке — зеленый широкий стеклянный абажур рухнул на пол — и вдребезги! — шнур не поддавался — видно, штепсель был туго воткнут в розетку. Андрей — рванул — шнур выдержал — еще секунда! Андрей рванул так, что потерял равновесие — схватился, падая за жалюзи, и это несчастье помогло ему — жалюзи рухнули — Андрей успел отскочить, чтобы не попасть под их сеть — и оказался у открытого окна с лампой в руке. Ему ничто теперь не мешало — и он, не думая, тут же метнул лампу — изо всей силы — метнул ее через узкую улицу — только в отчаянии можно было кинуть так, чтобы попасть в плечо стрелку в тот момент, когда он уже нажимал на курок.
От боли и неожиданности стрелок с воплем вскочил на ноги — видно, он решил, что обвалилось небо, чуть не свалился через парапет и, видно, так больно было ему, так сильно его ударила бронзовая нога лампы, что он откинул винтовку и схватил себя за плечо.
Гюндюз тоже вскочил — но был осторожнее — сразу же согнулся, кинулся было к стрелку, но замер — стараясь понять, что же произошло, — и тут увидел Андрея, все еще стоящего в открытом окне и сосущего окровавленный, видно, порезанный шнуром палец.
