пересчитает, еще какую-нибудь ерунду сделает, и только. А мистическая суть так и останется непознанной, потому что постигать ее можно только путем медитации, мастурбации, отшельнической жизни в горах Цибайшань, питьем отваров по древним буддийским рецептам и проникновением в ауру и в подсознание жуков вплоть до полного слияния с ними.
Были, правда, и другие объяснения причин, в силу которых Побитов бросил всякие занятия наукой и вообще исчез из университета. Но объяснения его друзей были красочны и увлекательны — про ауру, медитацию и горы Цибайшань. К тому же эти объяснения давались увлеченными людьми, славящими мудрого человека. А объяснения его врагов и недоброжелателей отдавали скукой и отражали мнение завистников и злопыхателей. Звучали всякие обидные слова, которые вообще нельзя говорить: «бездарность» или там «неспособность». Как известно, никто не имеет права ничего подобного говорить, потому что никто не знает, что такое способности, и не имеет права судить. Самые отпетые невежи даже намекали на некую душевную болезнь, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло.
А один злопыхатель так вообще договорился до того, что понес про «ослиную тупость». Можно подумать, он сливался с подсознанием осла, проникал в его ауру и постигал его мистическую суть!
Но во всяком случае, пока людская мелочь болтала, Побитов достиг необъятных высот в познании мистических сущностей, проникновений в ауру, взламывания подсознаний и приготовления отваров. Таких высот, что обзавелся немалой клиентурой, и жил припеваючи, купил даже квартиру, обставив ее должным образом.
Уже на третьем этаже Павел невольно зажал нос: кисло-сладкий смрад буквально валил его с ног.
— Что это?!
— Это зелье от злых духов. Тибетские монахи даже намазываются им, чтобы пахнуть пострашнее. Привы… Ой, Пашка, что с тобой?!
Безумно выпучив глаза, Павел икал, зажимая рот и привалясь спиной к стене. На лбу у него выступил пот.
— Паша, ты что… Ой, бедный… возьми мой носовой платок… Это же от злых духов…
— Я, может, для них и есть злой дух…
Минут через пять оказалось, Павел вполне может вдохнуть воздух ртом… потом и обеими ноздрями… Уже не выворачивало желудок, в животе перестало болезненно сокращаться, успокаивались легкие, судорожно сжавшиеся, не пропускавшие в себя зловония.
— Слушай, как их не выселили еще, твоих гениев?
— А их и выселяли, ты как думаешь! Их выселяют, а они мантры поют.
— Мантры? Что такое мантры?
— Это песни такие, священные.
— От злых духов?
— Да! И от злых людей тоже. Их как выселять придут, они споют, и выселять уже больше и некому.
Дверь квартиры на четвертом этаже была даже чуть приоткрыта.
— Нас что, ждали?
— Нет, тут всегда открыто. «Зло не в силах повредить великому мудрецу», — прочитала наизусть Ирина, и лицо у нее стало отрешенным. Павел покосился чуть испуганно.
— Здрасьте… — сказал вежливо Паша, оказавшись в заваленном какими-то свертками и баулами, полутемном страшноватом коридоре. Но говорить было некому.
— Обычно они вон там… Нет-нет, не разувайся…
— Ну и грязища…
— Понимаешь, они живут в мире высших сущностей…
Под ногой что-то пакостно чвякнуло.
— И потому какают на пол?! Ира, ты же умница, ты что несешь!!!
— Вот сейчас все поймешь, все узнаешь…
В комнате тоже оказалось полутемно: окно завешано темно-синим покрывалом, в два слоя. Шкафы, а в них какие-то банки, книги, препараты, корни, блюда. Очень много ткани, свисающей со шкафов и с вешалок. Очень много непонятных предметов на полу, между которыми приходится лавировать. И очень, очень много пыли.
— Слушай, Ирка, почему так грязно?!
— Это не пыль… не просто пыль. Это информация.
— Что-о?!
— Ну, на пыли информация записывается. Принцип голографии, понимаешь?
Павел уже ничего не понимал, только смотрел с безумным видом. Сверток грязного белья на одной кровати вдруг явственно зашевелился.
— Вот он…
Зрелище никак не проявлявшего себя, даже не дышавшего свертка, вдруг ставшего человеком, само по себе удивительно… Но Павел уже ничему не удивлялся.
А человек все вставал — маленький, толстый и злой, с каким-то помятым лицом, в длинной темной бархатной хламиде, похожей больше всего на ночную рубашку, только крой ее больше подходил для торжественного богослужения. Вставал, вставал, щелкнул зажигалкой, зажег свечу. Не слишком-то религиозен был Павел, но неужто церковная свеча здесь уж так необходима?
А человек до конца встал с кровати, кряхтя втиснул обширный зад в кресло.
— Ну и зачем пожаловала, дочь во боддисатве Читтадхья? И кто этот юноша, чей лик напоминает мне мерзкую рожу одного моего хулителя и низводителя? Одного, так и не постигшего всей силы оскаленной морды Яньло?
— Читтанья-видал, я узнала удивительную новость. В одной пещере есть шар, который светится и исполняет желания… А что Павел сын Михалыча, так ведь он не виноват…
Голос Ирины замер на вопросительной нотке. Павла неприятно удивило, что изменился не только тон, Ирина стала употреблять торжественные выражения, и принялась как бы подвывать на концах фраз, чего не делала никогда.
— Во многих пещерах есть шары, исполняющие желания знающих… — старательно пытался говорящий сделать свой надтреснуто дребезжащий баритончик гулким и густым. — Что же в этом нового?
— Я точно знаю, что такой шар есть, и знаю, в какой пещере его надо искать.
— В любой пещере можно искать все что угодно, если твои флюиды идут в правильном направлении, и если ты не забыл мантры и мастурбации… то есть тьфу! медитации.
— А что, есть такие шары? Которые исполняют желания? — не выдержал, влез Павел.
— Я же рассказывала, что было в той пап… — Ира вовремя поймала себя за язык.
Читтанья-видал кинул на Павла весьма неприязненный взгляд.
— Узнаю… узнаю голос одного пошлого материалиста… Ходют тут, болтаются тут всякие… Ничего не смыслящие в медитациях.
— И в мастурбациях, — подсказал Павел.
— И в мастурбациях, — подтвердил Читтанья-видал без малейшего чувства юмора. — А такой шар я тебе покажу… Показать?
— Покажите.
— Тогда так… Мы с Иришей сейчас отвар сварим. Призовем Асмагошу, помолимся Тунзухе, и вперед. — Читтанья-видал выдвинул один ящичек шкафа, второй. Запахло остро и пронзительно, перебивая запах пыли. — А ты пока что погуляй, с полчасика. Мы тут сами управимся.
Нельзя сказать, что Павлу так уж хотелось оставлять Ирину тут одну, в компании странного дяденьки, но тут, как видно, свои нравы… И сама Ирка скорчила рожу, махнула ему в сторону двери:
— Ну ладно…
Павел снова оказался в полутемном, невероятно захламленном коридоре. С одной стороны — там вроде бы располагалась кухня, несло какой-то странной химией, слышались шипение, приглушенные голоса, какие-то мелодичные позвякивания.
