И осекся, уловив странные, неожиданные выражения лиц: злые, хищные, напряженные. Позже у Стекляшкина было ощущение, что в этот момент и ожил кто-то новый, начавший шевелиться в его мозгу последние дни… В критический момент этот новый отодвинул в сторону мужа-мальчика, мужа-слугу, оцепеневшего от неожиданности и страха, и начал командовать сам:
— Что, Ревмира? Открываем чемодан?
Ревмира смотрела на мужа сухим, каким-то жутким взглядом. Прежний Стекляшкин непременно стал бы ждать, пока придет в себя супруга, и даст ценные указания. Новый Стекляшкин понимал, что жена просто не знает, что делать, и взял командование на себя:
— Давай посмотрим, что тут… И кстати, какую долю мы отведем Алексею Никаноровичу?
В этот момент Хипоня и прыгнул рыбкой на чемодан, сильно ударившись об него скулой, плечом и рукой. Но зато лег на него, прижал, заграбастал обеими руками.
А новый, неузнаваемый Стекляшкин продолжал гнуть свою линию.
— Так сколько ты ему посулила? Алексей Никанорович… Извольте отойти, чемодан надо открыть!
— Не отойду! — отверз уста доцент Хипоня, замотал головой, как помешанный.
— Да получите вы свое! — уговаривал Стекляшкин Хипоню как ребенка. — Получите. Мы вот все сейчас посмотрим, будет нужно — и опись составим, никто вас не обидит, уверяю вас…
— Алексей Никанорович, в самом деле! Мы ведь равные участники! — вмешалась и Ревмира.
Владимир Павлович испытал особое удовольствие, что Ревмира вмешалась, поддержав его. Что делается! Он выступил в роли семейного лидера, а жена двинулась за ним!
— Ах, равные?! А дочери ты что думала дать?! — вспылил Стекляшкин.
Ревмира закусила губу, резко выдохнула воздух через нос. Заниматься ей не было времени, пока доцент валялся поперек чемодана.
— Алексей Никанорович, вы мешаете! — Стекляшкин обхватил доцента поперек жирной спины, поднял, усадил в стороне.
Доцент бешено лягался, но Стекляшкин был много сильнее. В конце концов, именно он ремонтировал в доме, вскапывал грядки и делал все, что нужно по машине. Бессловесная, но физически развитая рабочая сила.
Владимир Павлович шагнул к чемодану… И тут же Хипоня прыгнул, как тигр, и уселся на чемодан, вцепившись обеими руками.
— Сойдите! Сойдите немедленно!
Стекляшкин уже рассердился, и продолжал сердиться все сильнее:
— Что за идиотство, в самом деле!
— Сажени… — забормотал вдруг доцент, — мои сажени… Это его компас врал… мои сажени… Без меня…
— Алексей Никанорович, — начал Стекляшкин железным голосом, — последний раз говорю по- хорошему. Клад не только ваш, он общий. Сойдите, чтобы я открыл чемодан, и можно было посмотреть, что в нем.
— Алексей Никанорович, вы же помните наши договоренности… — текли медом речи Ревмиры в другое ухо доцента и одновременно с рыком мужа:
— Вы чего-то испугались? И напрасно, мы вас не хотели обмануть…
Доцент дико озирался, и не подумав трогаться с места; бесподобные глаза полыхали желтым светом совершеннейшего безумия.
Всякому терпению может придти конец, даже и ангельскому. А терпение Владимира Павловича было каким угодно, только не ангельским, это уж точно. Надо было действовать, а этот новый Стекляшкин, как оказалось, умел справляться со сложными и деликатными делами. Тыльной стороной ладони ударил он доцента в основание шеи. Ревмира взвизгнула, кинулась вперед, остановилась, натолкнувшись на взгляд мужа.
— Стой. Где. Стоишь, — отчеканил Стекляшкин.
И Ревмира, что характерно, и правда встала, где стояла.
Доцент уже начал приходить в себя, уже мотал головой, и даже оторвал от чемодана одну руку, чтобы пощупать ушибленное место. Стекляшкин воспользовался этим, рванув доцента на себя, и сильно оттолкнув подальше.
— Нуте-с…
Стекляшкин обмахнул рукой замки от песка, подергал… Нет, закрыто было прочно, а ключ если и был — теперь ищи его.
— Володя!!! — раздался дикий вопль супруги.
Краем глаза Стекляшкин уловил движение. Что-то подсказало ему, что оглядываться времени уже нет, и он кинулся вперед головой, как только что Хипоня на чемодан и только откатившись, встал и посмотрел на то, что вызвало такой вопль у Ревмиры. Странными рывками двигался вперед Хипоня, отставив правую руку с ножом, выставив вперед растопыренную левую, хищно согнув колени для броска. Трагически изогнутые губы, мутный взгляд.
…Сначала Саша увидел, что на террасе начали плясать. Прыжки с воплями, странные телодвижения, судорожные скачки вызвали у Саши ощущение, что там пляшут чеченскую или там дагестанскую… в общем, какую-то горскую пляску… как он ее понимал. Выглядело крайне дико, тем паче — под полуденным солнцем; но от кого-кого, а от своих клиентов Саша готов был ожидать решительно чего угодно.
Уже потом ухо приняло истошный крик, который мог принять на свой счет каждый из пляшущих:
— Если ты его зарежешь, то и ты сам мне не нужен!
И Саша рванулся наверх. Стекляшкин и Хипоня прыгали на полусогнутых, оттопырив одну руку, отведя другую, с лезвием; они и впрямь напоминали каких-то варваров-танцоров, но плотно сомкнутые губы, напряженные мышцы лица свидетельствовали — все тут очень и очень всерьез. Мужики подкарауливали друг друга, и рано или поздно должно было случиться нехорошее. Как видно, не одному Саше приходило это в голову: Ревмира завывала, как сирена.
Но не ей было дано предотвратить возможное смертоубийство. Потому что Ревмира была частью происходящего… до какой-то степени — его причиной. А Саша был человеком извне, и его разумные поступки делали реальной экспедицию со всем ее безумным замыслом. Голос Саши прозвучал, как глас самого разума:
— Эй, что это вы тут делаете?! — И еще проще и хлестче: — Как вам не стыдно?!
И этого хватило для Стекляшкина… Пожалуй, даже для Хипони. Мужики не выпустили ножей, но расслабились, встали спокойно. Видно было — приходят в себя, и скоро сами будут удивляться, что затеяли.
Но тут взгляд Саши упал, так сказать, на самый предмет раздора — на злополучный чемодан. И глаза его округлились, как у совы:
— Где вы его нашли?!
Ответа не было. И Саша шагнул к чемодану.
— Вот не думал, что его когда-нибудь увижу!
— Что, знакомый чемодан?! Может быть, твой?! — защищала Ревмира свою собственность.
— Не мой… Моего деда… Откроем, а?
— Мы пытались открыть, не получается.
— Не открывали вы, а… — Саша вовремя прикусил язык, — в общем, дайте сюда нож. Если это тот чемодан, на крышке должны быть буковки «В.Т.» — значит, Валерий Трофимович. Так деда звали.
— Нет, здесь буковок никаких нет… — тянул Хипоня, вроде бы исследуя крышку, а сам норовил на нее снова присесть.
— Буквы с другой стороны… Не валяйте дурака, давайте нож! — прикрикнул Саша, почти силой отбирая нож у Алексея Никаноровича.
Тот захныкал, отбежал подальше, так, чтобы между ним и Стекляшкиным стояла бы еще Ревмира.
