— Фантомас…
— Таких страшных карликов даже за деньги не показывают… — сказал начитанный Ванюша. Остальные понятия не имели, кто такой Фантомас, но согласились с товарищем.
А страшный человек, отдуваясь, засеменил, было, кривыми ногами, но из другой дверцы уже сыпались люди: молодая, довольно пышная дама с хорошими русскими глазами и длинной каштановой косищей куда ниже талии. На руках у дамы оказался ребенок чуть больше года, девочка, судя по платью. А дальше высовывался какой-то милый смуглый юноша, черты которого неуловимо напомнили черты этого толстого и страшного, но несравненно благообразнее.
— Доехали… Ну и жара… — пропыхтели очень дружно эта дама и только что приехавший мужик.
— А тут и правда интересно, папа… — задумчиво произнес юноша.
— Ааааа!!!!
Услышав этот ужасный вопль, от которого чуть не рухнули горы, несведущий человек мог бы всерьез испугаться и счесть вопль признаком ужасного несчастья. А знающий понимал: к Мараловым приехали гости, хозяин обрадовался, увидев еще одного знакомого, неизвестно из каких краев.
— Надолго к нам?!
— Отдохнуть… Вот сын мой, старший, Евгений; вот жена.
— С ней мы знакомы! А вот это еще кто такой?! — грозно рычал Маралов, уставя палец длиной пятнадцать сантиметров, к полному восторгу юного исчадия Михалыча. Потому что если нервные люди и могли заболеть от воплей Маралова и от его страшного вида, то маленькая милая Аполлинария отнеслась к нему очень заинтересованно и тут же цапнула за палец.
— Охотиться будем!
— Не-еет! Знаю я вашу охоту! — вяло отбивался Михалыч. — Вот разве Женька…
— Пойдем в тайгу, парень?!
— Если возьмете…
— Вот это правильно!
Женя пригнулся от акустического удара, потряс головой, словно вытряхивал из ушей набившиеся туда звуки.
— Тут, кстати, один Андреев уже был, в пещеру ушел.
— Один?!
— Одного мы не пустили бы. С Андреем, с Алешей.
У Михалыча восстановился обычный для него кирпично-красный цвет лица.
— А я лучше займусь тут семейной идиллией… Поваляюсь тут, у речки, с дочкой, наше дело стариковское… — юродствовал Михалыч, едва переваливший за сорок. — Банька, песен попою…
— И за грибами?!
— За грибами пойдем.
— В общем, отдыхать?
— Отдыхать!
Приезжие втаскивали в дом кучу разной провизии, снаряжения и барахла, необходимого для жизни в диких местах с маленькой дочкой.
— Ну так давай топить баню!
И опять имели место быть события, которые трактовать можно было по-разному. Резались помидоры на салат, что-то тушилось в огромной кастрюле. Сосредоточенный Маралов разделывал мясо, выжимал на него лимон, задумчиво нахмурившись, проверял результат. Аполлинария изучала боеприпасы Маралова, колотила молотком по капсюлям, ковыряла пальцем в стволах и замках. Временами становилось странно, что ребенок еще не взорвался. Надежда Григорьевна рассказывала Лене, мужу, Евгению и Мишке про то, что она нашла, последний раз перечитывая Пушкина. Мишка то слушал внимательно, то начинал отчаянно орать.
А из сарая, под аккомпанемент буханья колуна, раздавалось бодрое, жизнерадостное пение начавшего отдыхать Михалыча, похожее на вой волчьей стаи не из мелких:
Так и допел эту страшноватенькую песню, вплоть до «жалистного» конца, слышанного у костров, в огне которых шипели ломти человечины:
Маралов таскал огромные охапки дров — самого не было видно. Из бани доносился приятный запах первого дымка, сухой и теплый, булькали бочки, а Михалыч пел все так же весело и жизнерадостно, и никакие стены бани не были в силах удержать трубного воя.
