— Команда! Мотаем! — завопил кто-то.
Дерущиеся кинулись в разные стороны — видимо, и это было им не впервой. Потоптанные вскакивали и резво бежали следом. Кати перезаряжала пистолет.
— Я же тебе говорила, — сказала она. — Ничего хорошего. Поехали?
— Поехали, — сказал я. — К Штенгеру. Побеседуем.
— Значит, так, — наставлял я, когда мы поднимались по лестнице. — Жди здесь. Если он выскочит, продемонстрируй ему пистолет и загони обратно.
— Что ты затеял?
Не ответив, я позвонил.
Дверь открыл сам Штенгер, заработавший в битве великолепный синяк под левый глаз. На его лице медленно гасла слащавая улыбочка, предназначенная для кого-то другого. Он был по пояс гол, взъерошен, в руке держал коробочку с пудрой — приводил себя в порядок. Апостол Штенгер. Мессия.
— Чем обязан? — недоуменно спросил он, пряча пудру за спину. — Я, право…
Я протиснулся мимо него и пошел прямиком в комнату. Он тащился следом, бормоча, что ему некогда, что к нему должна прийти дама и он при всем желании не может уделить мне времени. В комнате пахло духами и хорошим коньяком, повсюду валялись четвертушки сиреневой бумаги, исписанные бисерным старушечьим почерком. Я поднял одну с кресла.
На крыльях не подняться нам до Луны, совсем другим приснятся цветные сны…
— Вы еще и поэт? — сказал я.
— Все-таки, чем могу… — начал он, останавливаясь передо мной.
— Молчать, — сказал я, смахнул с кресла бумаги и сел. Достал пистолет, снял его с предохранителя и положил на стол. Демонстративно посмотрел на часы. Штенгер молча разевал рот.
— Это — для того, чтобы вы поняли, что дело серьезное, — кивнул я на пистолет. — Вы расскажете мне все, что вам известно о вурдалаках.
— Но, Алехин…
— У меня мало времени, — сказал я.
Рассыпав пудру, Штенгер с бегемотьей грацией прянул к двери, распахнул ее. Я не видел Кати, но там все было в порядке — пиит захлопнул дверь и задом пятился в комнату, нещадно топча свои сиреневые вирши.
— Даю вам минуту, — сказал я. Жалости у меня к нему не было — слишком многое приходилось вспомнить. — Вы расскажете мне все, что вам известно о вурдалаках.
Довольно долго мы смотрели друг другу в глаза. И наконец он отвел взгляд.
— Хорошо, — сказал он. — Можно, я оденусь? И выпить бы…
— Валяйте, — разрешил я. — Только без фокусов.
Он ушел в другую комнату, захлопал там дверцами шкафа. Я вышел на площадку и поманил Кати:
— Иди, садись, только не вмешивайся.
К нам вышел Штенгер с большой буквы — вальяжный, приодетый и причесанный.
— Вот, — сказал он, бросив передо мной свернутый в трубку лоскут ткани.
— Больше у меня ничего нет.
И глотнул прямо из горлышка, обливая крахмальный пластрон. Я развернул лист. Это была карта континуума и в то же время карта острова — его очертания повторялись и здесь, но если верить проставленному в милях масштабу, созданный пришельцами мирок был больше острова раз в тридцать. Этакая чечевичка сто двадцать миль на девяносто. Прекрасная карта с дорогами, четкими надписями: «Город», «Ревущие Холмы», «Мохнатый Хребет», «Вурдалачьи Леса», указаны даже мало-мальски крупные лесные тропы, родники и форпосты Команды. Кати заглянула мне через плечо и восхищенно ахнула.
— Иди в машину, я скоро, — сказал я ей.
Она вышла, прижимая карту к груди.
— Откуда у вас это, Штенгер? — спросил я. — Украли небось?
— Джулиана дала, — сумрачно ответил он, допивая остатки коньяка. — А к ней, по-моему, карта попала от Мефистофеля, я точно не знаю и не собираюсь выяснять…
— От кого?
Выслушав его довольно долгий рассказ, я удивился не на шутку. Оказалось, что наряду с вурдалаками, драконами и таинственными обитателями отдаленных окраин, о которых рассказывают то ли глупые, то ли страшные небылицы, существует еще некий Мефистофель. Живет он неизвестно где, появляется когда каждый день, когда раз в год, обладает способностями, которых нет и не может быть у обыкновенных людей, все знает, всех видит насквозь, задает непонятные вопросы, и, хотя никому вроде бы не причинил вреда, бытует стойкое мнение, что лучше от него держаться подальше. Сам Штенгер лицом к лицу встречался с ним всего раз, месяц назад, чисто случайно, и улизнул переулками под первым пришедшим в голову благовидным предлогом.
Окончательно добило меня то, что по всем приметам этот их Мефистофель как две капли воды походил на таинственного незнакомца, беседовавшего со мной у обломков «Орлана», и это навело на мысль, от которой стало жарко: неужели я в первые же часы пребывания здесь встретил одного из пришельцев, сыгравшего со мной шутку? Его способности, превышающие человеческие, его осведомленность в географии… Остается надеяться, что это не последняя наша с ним встреча.
— Мефистофель вам сам сказал, что его так зовут, или это прозвище?
— Так его у нас называют.
— Логично, — сказал я. — И метко. Прощайте, Штенгер.
На лестнице я подумал, что и Штенгер, и проповедник, в сущности, глубоко несчастные люди. Можно и должно их презирать, но трудно ненавидеть. Два несомненно умных человека познали свой мир и сломались, не выдержали, показалось, что жить не для чего. То, что у них есть последователи, не удивительно. Удивительно, что их терпят. На месте Ламста я давно перепорол бы недоумков в холщовом, а Штенгеру с проповедником сунул в руки по лопате и заставил заняться делом. Яму, что ли, копать. А потом закапывать. Жизнь от этого не стала бы прекраснее и благолепнее, но смертей, разбитых судеб и глупостей поубавилось бы…
Кати сидела, развернув карту. Глаза у нее сияли. Она неохотно отложила лоскут и включила мотор.
— Насколько я понимаю, ты везешь меня к вам? — спросил я.
— Ага.
— В Команду?
— В Отдел Исследований.
— А в чем между ними разница?
— Команда воюет, а Отдел занимается исследованиями.
— И много вас?
— Со мной — трое.
— Могучая кучка… — сказал я с сомнением.
7
На двери скромного трехэтажного здания в шесть окон по фасаду висела рукописная выцветшая табличка: «Отдел Исследований». По-моему, весь Отдел размещался на первом этаже, а остальные были пусты и необитаемы со дня сотворения этого мира. Даже решеток на окнах не имелось.
Кати открыла дверь, и мы вошли. Стояла тишина, пахло сургучом и пылью, и по коридору прохаживалась толстая рыжая кошка. Пират вопреки канонам был с ней в самых теплых отношениях — они радостно устремились друг к другу, обнюхались и пошли рядышком в глубь коридора, кошка с собакой.
— Вот сюда, — сказала Кати. — В эту дверь.
Я огляделся с сомнением. Даже учитывая местные масштабы, это нисколько не походило ни на
