Пиранья. Алмазный спецназ

соломы в углу вылез зверек вроде сурка, встал на задние лапки и принялся разглядывать Мазура с видом полноправного здешнего жителя.

Швырять в него чем-нибудь было бы неучтивостью — как-никак Божья обитель, а Господь всяких тварей велел миловать — в конце-то концов, не змеюка... И Мазур игнорировал визитера. Растянулся на соломе — слава богу, в ней никакие насекомые вроде бы не обитали — закурил.

Значит, вот так, господин президент. Перехитрили они вас в тот момент, когда вы решили, что изобрели беспроигрышную комбинацию. Ну, кто ж мог подумать о «проблеме-2008», выходящей за рамки обычнойлогики деловых людей...

Он, конечно, был не настолько сентиментален, чтобы печалиться всерьез, но все же грустновато чуточку, президент ему ничего плохого не сделал, наоборот, на свой лад пытался облагодетельствовать, насколько мог. Из корыстного расчета, понятно, но все равно и тем не менее. В условиях, когда весь мир только и собирается тебя сожрать, на старости лет начинаешь ценить людей, не сделавших тебе ни капли плохого. Не так уж их и много — по пальцам можно пересчитать...

Он ненадолго погружался в чуткую дрему, просыпался, не обнаружив вокруг никакой угрозы, вновь понемногу погружался в бдительное забытье, а со временем позволил себе уснуть по-настоящему.

Пробуждение получилось скверным.

Во рту стоял противный вкус непонятной химии, глаза удалось открыть далеко не сразу, едва разлепил, окружающее было туманным, нечетким, словно он смотрел из-под воды без маски. И с обычной ясностью мысли было плоховато, мысли как-то неправильно ворочалисьв голове.

'Неужели подсыпалчто-то, сволочь?' — подумал он угрюмо. Попытался проморгаться, встать, он все еще в хижине, вон корявый стол...

Который заслонили чьи-то ноги в высоких ботинках... Рядом с ними легонько колыхался ствол направленного дулом вниз германского автомата. И чей-то поразительно знакомый голос не без ехидства поинтересовался на языке родных осин:

— Изволили продрыхнуться, ваше степенство, господин водоплавающий?

Мазур попробовал встать, но автоматное дуло, проворно переместившись, уперлось ему под ключицу — и он поневоле остался лежать. Окончательно справившись с плывущими перед глазами размытыми полосами, вздохнул:

— Стробач, ну, ты нахал... Последнее место, где я ожидал тебя, прохвоста, увидеть...

Голова, преодолевая остатки химического дурмана — несомненно, обдали какой-то гадостью, даже не обдали, а в окно закинули нечто вроде газовой гранаты — пыталась работать в прежнем режиме. В самом деле, последнее место, где Стробач мог объявиться. Рано еще обобщать, но, похоже, гостеприимный Педро тут ни при чем. Засадыздесь быть не могло: ну кто стал бы заранее рассчитывать, что Мазур тут объявится? Он и сам-то вплоть до самого последнего момента не знал, что свернет к миссии. Не закипи радиатор в джипе, так и промчался бы мимо окольными дорожками. Здесь что-то другое...

Стробач взял корявый стул, перенес его поближе — но все же недостаточно близко для броска, которым можно было бы его достать даже из положения лежа — повернул его спинкой к Мазуру, уселся на него верхом. Второй, тот, что тыкал в Мазура тевтонской тарахтелкой, отошел на несколько шагов, занял позицию, с которой мог наблюдать за окном. Третий стоял у двери.

— Какого хрена? — спросил Мазур.

— Адмирал, дорогой, — отозвался Стробач с ленцой в голосе, — ты уж, будь ласков, лежи спокойно, ладно? Шансов, сам видишь, никаких.

Мазур кинул взгляд на свой пояс — ну да, там красовались лишь пустая кобура и пустые ножны.

— Девочку куда дел? — задушевно спросил Стробач. — Неужели пристукнул? Ох, похоже... Ни за что не поверю, что вы поделили камешки и разбежались. Так не бывает. Весь мой жизненный опыт вопиет, что так не бывает... Значит, пристукнул, хапуга? А ты знаешь, это обнадеживает. Раз ты ее пристукнул, чтобы не делиться, значит, стал наконец рассуждать, как нормальный человек, а не идеологический урод. А это позволяет верить, что мы наконец договоримся по-хорошему, в кои-то веки...

— Ты о чем? — спросил Мазур, прислушиваясь.

Вокруг стояла совершеннейшая тишина, никаких признаков переполоха.

— Давай не будем, а? — поморщился Стробач. — Целку мне тут не изображай... Времени у нас мало. Мои хлопцы здешнюю шпану согнали в одно место и придерживают, но мало ли что... Еще занесет кого неправильного.

Мазур ухмыльнулся:

— Эй, голубь незалежный, ты ж наверняка, как такому и полагается, католик? Что ж ты, сукин кот, Божий дом поганишь?

— Храма я не осквернял, — серьезно сказал Стробач. — А насчет людишек — замолю как-нибудь, я ж их не убил никого и не мордовал, испугом отделаются... Ладно, хватит. Времени, говорю тебе, мало. Короче, я все знаю про камешки. Про два кило. Откуда — долго объяснять, да и к чему? Такие дела, адмирал, в полном секрете никогда не остаются. Сорока на хвосте принесла... В общем, возвращаемся к прежней теме: молись на меня, сука такая. Скажи «спасибо». Хотя ты мне и напакостил, в дерьме вывалял по самые уши, я тебя и на этот раз готов простить.

— Не задаром, а? — ухмыльнулся Мазур.

— Да уж, конечно... За семьдесят пять процентов. Тебе и четверти хватит. Прикинь, сколько это в каратах — полкило... Отдаешь три четверти, и можешь убираться.

— Прикажешь этому верить?

— Прикажу, — сказал Стробач. — Как-никак меж нами нет смертельнойвражды. Мне платили, тебе платили, ты старался делать свою работу, я свою. Я — человек толерантный, такие вещи понимаю. Напакостил ты мне изрядно, но три четверти от двух кило меня в качестве компенсации устраивают выше крыши. Мы как-никак советские офицеры, каста... Не веришь?

— Дурака нашел.

Стробач поморщился:

— О господи... Вздумай я тебя обмануть и все же пристукнуть, предложил бы дележ на других условиях — скажем, пятьдесят на пятьдесят. А потом шлепнул бы. Но я играть буду честно. Получишь свои двадцать пять процентов... как в старину за находку клада... и можешь мотать к чертовой матери. Ты мне совершенно не страшен, припачканный... Вполне удовлетворюсь тем, что снимус тебя три четверти. Так гораздо интереснее, чем забирать все и стрелять тебе в башку, — он широко улыбнулся: — Мне так гораздо приятнее: весело будет помнить, что ты остался живехонек, но с мизером. Ты мужик крепкий, еще лет двадцать, как минимум, протянешь — и каждый день будешь вспоминать, сколькопотерял... Нет, серьезно, это гораздо лучше, чем тебя мочить... Где камни? Тут их нет. Я на твоем месте, прежде чем соваться на ночлег к Божьим людям, на всякий случай прикопал бы алмазы где-нибудь в лесу, подальше... Значит, так ты и поступил, это азбука.

— Догадливый ты, морда... — сказал Мазур беззлобно.

— У одних педагогов учились... Ну, свыкся с новым положением? Сейчас мы с тобой пойдем в лес, и ты покажешь место. Конечно, я приму все меры, чтобы ты не смылся и не попробовал кого-то из нас ушибить. Второй раз это у тебя не проскочит.

— А если...

— А если будешь ерепениться — времени нет с тобой болтать дружески. В темпе начнем спрашивать. Сам понимаешь, я умею так спрашивать, чтобы ты и не сдох раньше времени, и выложил все на блюдечке. Но при этом раскладе я заберу все. До камушка. И ни за что тебя не прихлопну, не надейся. Будешь доживать век калекой и локти себе грызть, и без здоровья, и без камешков... Думай быстренько. Некогда мне перед тобой расстилаться. Говорю тебе...

С дверью что-то произошло — она буквально вылетела, сорвавшись с петель, сбив с ног часового — а в следующий миг оглушительная очередь швырнула его на пол, прошла по комнате, смачно ударив в того,