Очень красивая женщина с чуточку грустными глазами, судя по некоторым деталям, снимок относится годам к шестидесятым.
В голове у него стала понемногу складываться из отдельных кусочков уже не головоломка, а скорее мозаика — у Мазура были хорошие инструкторы, знавшие свое дело, чтобы притворяться за рубежом зарубежным же человеком, нужно накрепко вызубрить много всяких тамошних реалий, меньше, конечно, чем требуется разведчику-нелегалу, внедряемому на долгое оседание, но тем не менее... Есть вещи, которые обязан знать вдоволь пошатавшийся по свету бродяга — чтобы
— Кто это?
— Мать, — сказала Кристина. — Она погибла. Давно. Ну, это неинтересно, не та тема...
Она отставила бокал, присела на широкий подлокотник Мазурова кресла и требовательно обняла его за шею. Прежде чем притянуть девушку к себе, он успел бросить последний взгляд на чертовски красивую женщину, снятую лет двадцать назад на фоне какой-то роскошной белокаменной лестницы.
Все окончательно встало на свои места, он уже прекрасно знал, с кем так неожиданно ухитрился подружиться. Никак не ребус...
Действительно, самая натуральная принцесса, ваша светлость. Дочка самого взаправдашнего правящего князя, наследница престола, как самая старшая. Престол, правда, не особенно серьезный, в некоторых смыслах опереточный — потому что эту, с позволения сказать, державу можно обойти пешком за четверть часа. Но все же это настоящая европейская страна, пусть и крохотная, прославленная исключительно своими знаменитыми на весь мир игорными домами — и князь настоящий, и наследная принцесса Кристина...
Теперь Мазур уже ничему не удивлялся и не видел никаких странностей в происходящем. Он про нее кое-что читал в тех самых глянцевых журналах — и про позирование для парочки мужских журналов, и про дебют в качестве певицы, и про вольный образ жизни, весьма даже вольный. Принцессам из более обстоятельных, что ли, монархий о такой свободе и таких эскападах и мечтать нечего, а у нее как-то получалось.
Ну да, все правильно. Она нисколечко не врала — просто-напросто не уточняла иных деталей. Трудный, избалованный ребенок, которого, в принципе, и не воспитывали вовсе. Мать, знаменитая некогда голливудская актриса, разбилась на машине где-то на горной дороге — вот что Кристина имела в виду, когда говорила про молнию и снаряд...
Кристина вдруг отстранилась, заглянула в лицо:
— Что-то не так? Ты на секундочку вдруг
— Ври больше, — фыркнула она, успокоившись. — Ты мне еще про морского змея начни... Расстегни «молнию». Ага, вот здесь.
...Некий хитроумный механизм в голове, какого у нормальных людей не бывает, просигналил, что оттягивать больше нельзя, что самое время.
Мазур, разбив это движение на несколько этапов, высвободился из объятий Кристины, бесшумно устроился в кресле и закурил, пуская дым в приоткрытый иллюминатор, откуда доносилось едва слышное шлепанье невысоких волн и струилась ночная свежесть. На спящего человека не следует смотреть пристально, есть риск разбудить — и он сконцентрировал взгляд на казавшейся сейчас смутным белым пятном фотографии давным-давно разбившейся кинозвезды, слушая спокойное дыхание Кристины. Не походило, что она в ближайшее время собирается проснуться — давно уснула, сон ровный, спокойный, будем надеяться, что это ее обычное состояние. А впрочем, на
Он выкинул сигарету в иллюминатор, взял стоявшую тут же на столике бутылку и плеснул на волосы щедрую дозу, чтобы от него на километр разило спиртным. Выскользнул в коридор, голый, как Адам. При нужде следует притвориться пьяным до остекленения лунатиком, незнамо куда бредущим по роскошному кораблику — надо думать, вполне обычное для этого кораблика зрелище, житейские будни, никто ничего не заподозрит. К тому же народу на борту маловато: пребывающий где-то в плебейских недрах экипаж, дежурный охранник на палубе... вот, пожалуй, и все, если не считать сладко дрыхнущей Кристины. Хозяин и прочие гости так на «Доротее» и не объявились, развлекаются где-то в городе...
Проскользнув по темным коридорам, как натуральный призрак, он нашел свою каютку, просочился внутрь, обнаружил сумку совершенно нетронутой. Вытащил ее на середину помещеньица и, не теряя времени, принялся за дело, чутко прислушиваясь.
Алюминиевую пудру — неплохо постарался Лаврик, мозоли, должно быть, от напильника заработал — смешиваем с безобидным удобрением для садов-огородов, тщательно перемешиваем деревянной палочкой, добавляем пару горстей порошка, который вам без малейшего удивления продадут в любой аптеке хоть пару мешков, снова перемешиваем, столь же тщательно, до однородной массы, теперь можно уже и руками, горстью, пальцами, потому что с добавлением третьего компонента к ладоням больше не липнет, выливаем две бутылочки аптечной жидкости, употребляемой нормальными людьми в самых что ни на есть мирных житейских целях, прилежно месим, как тесто, только в сто раз старательнее, чем гражданская повариха, потому что цели у нас несравненно более важные, чем у любой кухарки... Вот так. Терпенье и труд все перетрут. Получился ком величиной самую чуточку поменьше футбольного мяча, опять-таки к рукам не липнет, потому что пропорции выдержаны идеально, ай да мы... Запихать его в двойной, прочный пластиковый пакет...
А вот теперь начинается самое ювелирное, сложное, опасное. Ошибешься — в клочья разнесет вместе с каютой или сработает прежде времени, и громыхнешь в воде, опять-таки в кусочки разлетевшись на радость водяной живности...
Крохотную ампулу — хорошо еще, без тонюсенькой шейки — старательно обмазать вязкой субстанцией, упаковать в пластиковый мешочек, завязать... Опустить его в другой, наполненный темной жидкостью с резким запахом, завязать и этот. И — в третий его, наполненный порошком...
По лбу, по шее, по спине ползли дорожки крупного пота — все мы люди, все человеки, напряжение нешуточное, а мастерить приходится в темноте, на ощупь...
Ну вот и порядок. Готов сюрприз. Точно известно, за сколько времени порошок разъест пластик, а потом, смешавшись с жидкостью — второй мешочек, за сколько эта адская смесь покончит со стеклом ампулы, а потом... А потом не будет никакого «потом», будет взрыв. Для каждого этапа есть, разумеется, временной допуск, но и он достаточно хорошо известен — точка зрения пессимиста, точка зрения оптимиста, все учтено...
И засиживаться больше нельзя. Процесс пошел, остановить его практически невозможно, разве только выдрать взрыватель из тестообразного шара и выкинуть в море — но мы же не для этого старались...
Мазур взял в зубы тяжелый пластиковый пакет с необходимыми причиндалами, подхватил второй, гораздо объемистее и тяжелее с бомбой, внутри которой уже вовсю шел процесс (не столь уж и головоломный, любой студент средних способностей начертит полдюжины формул), выдвинулся в коридор и, не производя босыми ногами ни малейшего шума, направился к выходу на палубу.
Время настало самое подходящее — та скверная пора незадолго до рассвета, что именуется моряками «собачьей вахтой». Ночь уже на исходе, а утро еще не наступило, у любого, самого прилежного и бдительного часового поневоле слипаются глаза, и в сон клонит со страшной силой, он, как ни бдит, впадает в некое чуточку измененное состояние сознания. И люди понимающие именно это веселое время стараются использовать к своей выгоде. Обычно, знаете ли, как раз и получается...
Палуба. Тишина и сырая свежесть, волны чуточку пошлепывают о борт. Замерев в проеме, сгорбившись, Мазур обернулся на какое-то время живым подобием локатора — включились чувства, каких у обычных людей не бывает, а бывают они лишь у моральных уродов вроде него, не имеющих никакого отношения к тому, что считается нормой...
Сколько бы раз это с ним ни случалось, он никогда не понимал,
