Под созвездием северных «Крестов»

найти в уголовном до мозга костей Пасторе, но любовь у них была настоящая и крепкая, видно было невооруженным глазом... Что ж, случается и не такое.

Вот тут-то и решили опера припомнить кошке мышкины слезы. Не мудрствуя лукаво, взяли да и запретили им свиданку. Под предлогом плохого поведения зэка Крикунова, не совместимого с гордым званием уголовника-рецидивиста.

Зэк Крикунов, в просторечии Пастор, и в самом деле повел себя неправильно, сам потом признал: он рвал и метал, умолял и угрожал — в общем, башню сорвало парню капитально... но единственное, чего он добился, это вывихнутое плечо и трое суток карцера. Не помогли ни посулы, ни авторитет. И, наверное, правы были ранешние воры, запрещавшие друг дружке заводить семью и надевать прочие оковы быта, — вот видите, ребята, во что любовь превращает хорошего человека. А мстительные опера потирали ручонки.

Собственно, пособил несчастному влюбленному вору Карташ. Кое с кем договорился, кое-кому проплатил толику малую, кому-то кое о чем напомнил, и в результате его стараниями Пастор таки был уединен с зазнобой на пару дней в пустующей избушке и под охраной двух расконвоированных со стволами — на всякий случай, чтоб в рывок не ушел.

Только не думайте, что Алексей помог ему из самаритянства и врожденного гуманизма — делать ему больше нечего было, кроме как восстанавливать справедливость между уголовниками и операми. Ни фига подобного, он имел на Пастора свои виды: в обмен на благодеяние Карташ собирался получить у вора кое-какие подробности касательно канала, по которому на зону поступает наркота. И надеялся, что Пастор не сочтет это крысятничеством, информашкой поделиться, потому как, во-первых, знает, что дальше Алексея сведения не пойдут, Алексей не гнида какая-нибудь, а просто делает свой маленький бизнес, а во-вторых, для Пастора звонок должен был прозвенеть где-то через месяц, и плевать ему уже было на все тайны и секреты...

Но вот не срослось. С тех пор Карташ Пастора не видел. Когда растрепанная после бурных дней и бессонных ночей невестушка уехала, на горизонте возникла Маша, а потом началась заварушка с бунтом Пугача — в общем, не до того стало.

Глава 18 Чистилище

— Знаешь, начальник, — раздумчиво сказал Пастор, прихлебывая чифирек, — а ведь тебя мне сам Бог сейчас послал, — и он мелко перекрестился.

А, ну да, вспомнил Алексей, он же еще и верующий, причем всерьез. Причем православный, хоть и носит погремуху насквозь католическую. Причем совершенно непонятно, как в одном теле уживаются вор и христианин, который, по идее, должен чтить заповеди.

— За мной ведь должок остался, помнишь? Честно скажу: хрен бы мы со Юльчонком поженились, если б ты тогда не устроил нам свиданку. Уехала бы она необласканная, обиженная, и поминай как звали. Так что, с какой стороны ни посмотри, а я тебе должен, начальник... Хорошо, что свиделись, не люблю быть должным, тем более вертухаю...

Мобила тоненько заиграла «Вихри враждебные», Пастор посмотрел на экранчик, поморщился, дал отбой, не ответив. И вздохнул:

— Поверишь ли, лет двенадцать назад я единственный был в «Крестах», у кого телик на хате имелся. А теперь ты посмотри, что делается, а? Разве что личной сауны в каждой камере не понастроено. И все равно ведь звонят, черти, без продыху — Пастор, тут помоги, Пастор, там разрули, здесь реши вопрос...

Карташ вспомнил, с какими предосторожностями пользовались «трубой» его соседи по камере, и сказал задумчиво, дуя на кофе:

— А телефон у тебя не отбирают, потому что ты за него платишь...

— Я? — искренне удивился Пастор. — Еще не хватало. Я ж тебе сказал: я по «трубе» некоторые вопросы решаю...

— Местным операм помогаешь, — поддакнул Алексей... и прикусил язык.

Пастор запнулся, молча допил чифирь и сказал таким спокойным тоном, что Алексею стало неуютно:

— Я себе помогаю, запомни. И своим корешам, которые тут парятся, помогаю. И тебе помогаю, потому что за мной должок. А опера... — Он посмотрел на Карташа сквозь мутное дно стакана: — Что такое «симбиоз», знаешь?

— Да вроде образованный... — осторожно сказал Карташ. И подумал: «А вот ты где таких слов нахватался...»

— Тут то же самое. «Кресты», начальник, это один большой симбиоз, где хошь ни хошь, а все должны жить мирно. Чтобы жить хорошо. Например, вон Палец, — он кивнул на сокамерника, который уже мирно кемарил на шконке, — собирается кондиционер здесь поставить. На хрена ему кондиционер, он и сам не знает, но хочет...

— Чтоб воздух был свежий, — пробормотал Палец, не открывая глаз. — Как на воле.

— ...а цирики хотят денег заработать, — не слушая, продолжал Пастор, — зарплата у них маленькая. Ну и неужели они не договорятся?.. Или вот, скажем, болтали, сидел здесь один депутат годика два назад. Что-то у него в организме разладилось, и определили его в медчасть. А он на палату посмотрел, ужаснулся и говорит: «Люди, давайте я бабла дам, стройматериалы подгоню, только приведите это дело хотя бы в европейский вид...» А ему: «Не, так не пойдет, слишком жирно. А давай-ка ты заодно ремонт и пары соседних палат обеспечишь?» Ну, у депутата денег немерено, он и обеспечил. И все довольны... Довольны все, ты понял? Вот и я делаю так, чтобы все были довольны.

— Н-да, все должны быть довольны, это я уже понимать начал, — честно признался Карташ. Правды ради следует сказать, что и на зоне, насколько знал Алексей, Пастор запутанные ситуации старался по-соломоновски разрулить так, чтобы никто из невиновных не был ущемлен. — И вроде логично все, но как-то все равно... шиза какая-то. Непривычно. На киче ведь по-другому...

— Да точно так же на киче, начальник! — рявкнул Пастор. Сосед по кликухе Палец заворочался, прошамкал во сне что-то невнятное, и Пастор понизил голос: — Только не так заметно, потому что там границы не такие четкие. Там промзона есть, простор, деревни какие-никакие вокруг, небо над головой, воздух свежий, там ваш брат свободно входит-выходит... Там ваш брат — враг номер один. Не прокурор со следаком, которые меня закрыли, а именно ты — потому что у прокурора работа такая, людей сажать, а ты меня на зоне гнобишь, хотя я лично тебе ничего плохого не сделал. Помнишь тех оперов, которые мне свиданку не давали?.. То-то. А здесь мы как на острове. В Питере есть Крестовский остров, а мы, понимаешь, на другом, на Крестовом острове. Податься некуда, кругом вода, вот и варимся в одной баланде — и те, кто сидит, и те, кто сторожит. Вместе в четырех стенах жить приходится. И каждый хочет жить лучше...

— И что, получается?

— Ну, бывают заморочки, конечно. Человек — тварь хоть и коллективная, но к агрессии склонная, особливо ежели в тех самых постылых четырех стенах пребывает. Но в основном молодняк беснуется, да первоходки... А люди умные стараются.

— И все равно. Не тюрьма, а райский уголок прям-таки: вор с цириком аки волк с агнцем...

— Не райский! — перебил Пастор. — Не райский... Если хочешь знать, начальник, — здесь чистилище. А уж отсюда каждый отправляется туда, куда ему уготовано: либо в рай, либо в ад... по делам его воздается.

Карташ искоса посмотрел на вора — не шутит ли? Ничего подобного: Пастор был предельно серьезен. «Е-мое, — подумал Алексей, — да вы, батенька, ко всему прочему, оказывается, еще и философ, если не сказать сектант...»

Вновь патриотически запиликал мобильник. Философ витиевато выматерился, вообще выключил телефон и швырнул на шконку. Встал, прошелся туда-сюда, объявил: