– Да! – с вызовом ответил Березовский. Он никогда не боялся спорить с властью, особенно после получения депутатской неприкосновенности.
– Я дурак, а ты умный, по горшкам дежурный! – заявил Чубайс. Олигархи зааплодировали: им нравилось, когда Березовского ставили на место.
– А я вот какую знаю, – вступил Абрамович. – Меня на Чукотке научили. Шла машина темным лесом за каким-то интересом, инте-инте-интерес, выходи набукву С!
Все с любопытством посмотрели на Смоленского. Еще не было случая, чтобы Смоленский не отмазался.
– А буква С не подошла, выходи на букву А! – не оплошал он и на этот раз.
– Отоврался! отоврался! – радостно кричали олигархи, хлопая Смоленского по плечам. Авен насторожился и поежился.
– Нечестно! – сказал он. Я лучше знаю. Катилась мандаринка по имени Иринка, в школу не ходила, двойку получила. А когда пошла опять, получила цифру пять. А когда пошла домой, получила цифру ноль!
Ноль выпал Лесину. Лесин был человек с железными нервами.
– Я в такие бессмысленные игры не играю, – пожалон плечами. – Что за бредовый текст! Я предлагаю старый, проверенный вариант: эники-беники-ели вареники, эники-беники-клец!
Клец выпал Гусинскому. Но Гусинский тоже был не пальцем делан и немедленно нашелся:
– Там продолжение, продолжение! Эники-беники-клец, вышел советский матрос!
Матроц, как всегда в считалочках Гусинского, выпал Березовскому.
– Это что еще за матроц! – возмутился Березовский. – Матроца не бывает! Это все ваши еврейские штучки!
– Еврей, еврей! – заобзывались олигархи, обрадовавшись поводу потыкать пальцем в одного из себя.
– А ты не еврей, да? – обиженно спросил Гусинский. – Я еврей, а ты не еврей?
– А я карачаево-черкес! – радостно запрыгал Березовский, показывая удостоверение.
– А я чукот, а я чукот! – весело вторил ему Абрамович, тоже размахивая удостоверением.
– Не чукот, а вовсе чукча! – поправил его Фридман.
– Сам ты чукча, а я чукот!
Воцарилось веселье. Кто-то тыкал пальцем в Гусинского и обзывался, кто-то пел, кто-то скакал на одной ножке. Чубайс чеканил мячик. Потанин бегал вокруг стола и в избытке жизненных сил пел песню:
– Сидели два матроца, курили папироцы! Один недокурил, собаке подарил!
– Кто обзывается, сам так называется, – угрюмо сопел Гусинский. – Я Биллу Клинтону скажу.
– Собака побежала, начальнику сказала! – продолжал петь Потанин, забравшись на стол. – Начальник рассердился и в чайник провалился!
– Ребята, ребята! – пытался Волошин урезонить расшалившуюся тусовку. – Вы же так и не выбрали! Напоминаю: если вы не выберете одного, придется посадить всех!
Это отрезвило собравшихся. Олигархи тяжело плюхнулись на стулья и налили себе лимонаду.
– А я знаете как умею? – сказал Лесин, отдуваясь. – Я вот какую знаю: давайте, выставляйте кулаки! Все выставили пухлые кулачки.
– Не один, оба! – командовал Лесин. – Ты, Лисин, не отвиливай! – подбодрил он почти однофамильца. – А теперь поехали: шла кукушка мимо сеток, а за нею стая деток, все кричали: «Кукумак, убирай один кулак!»
Церемония была действительно сложной, как и большинство лесинских церемоний, и такой же юридически безупречной. Ткнутый пальцем в итоге очередного произнесения «Кукушки» убирал один кулак. Кто первым оставался без кулаков, тот выходил. Последними с кулаками остались, естественно, Гусинский и Березовский. Напряжение нечеловечески возросло.
– А я еще вот какую знаю, – быстро затараторил Березовский. – Шел крокодил, трубку курил, трубка упала и написала…
– Не сбивай, Боря, – сквозь зубы сказал Лесин. – У нас общие правила для всех.
Гусинский обреченно зажмурился.
– …Все кричали: «Кукумак, убирай один кулак!» – закончил Лесин. Березовский вышел. Гусинский остался.
– Ты знал, ты знал! – кричал Гусинский. – Это несчитово! Все подстроено! Это ты, Чубайс, наглая рыжая морда!
Чубайс отвернулся. Он никогда не мстил обреченным и только жалел, что однокашник проигрывает так некрасиво. Это клало тень на профессию.
– Ладно, Вован, – сказал Ходорковский. – Все было честно, все видели.
– Ну почему всегда я! – расплакался Гусинский. – Как обыск, так у меня, как в масках – так у меня!
– Да хоре, Вова! – не выдержал Евтушенков. – Чего ты как маленький! Ты же сам попросил, чтобы к тебе пришли в масках! Ты их сам заказал, чтобы рейтинг поднять! (Имелся в виду забавный эпизод, когда в офис Гусинского явились веселые гости в масках зайчиков, белочек и трех поросят, чтобы немного развеять олигарха, чье угрюмое оппозиционное бурчание всем надоело.)
Гусинский понял, что отступать некуда. Он приготовился проигрывать с достоинством.
– Ну хорошо, – сказал он важно. – Уговорили. Но только на моих условиях.
– Какие условия? – насторожился Волошин. – Если отдельные олигархи думают, что могут диктовать свои условия государству, то государство им очень скоро докажет совершенно обратное…
– Не надо, Саша, – отмахнулся Березовский. – Все свои. Говори, Володя, свои условия.
Все-таки никто не знал, на каком количестве осаленных олигархов остановится Путин, и следовало на всякий случай оговорить пристойную обстановку.
– Во-первых, не больше чем на четыре дня, – важно начал Гусинский, вообще очень любивший общее внимание. Он почувствовал, что в его положении есть существенные плюсы: теперь все остальные олигархи перед ним как бы слегка виноваты, он мученик и может диктовать условия. – У меня переговоры.
– У всех переговоры, – крикнул Абрамович.
– Ладно, ладно, – записал Волошин, имевший указание не слишком перечить олигархам, когда они наконец изберут агнца на закланье. – Четыре дня.
– Или даже три, – нажал Гусинский.
– Первое слово дороже второго! – рассердился Волошин.
– Первое слово съела корова, – с достоинством парировал Гусинский.
Олигархи одобрительно зашушукались. Вообще с тех пор как Гусинского решили закласть, его авторитет неуклонно возрастал. Березовский ему даже немного позавидовал и решил, что в следующий раз надо будет посчитаться как-нибудь так, чтобы подставиться самому.
– Итак, на три дня, – продолжал Гусинский. – Мобильник, конечно, сохраняется, это вне обсуждения…
– Мобильник не положено, – виновато сказал Волошин. – Холодильник.
– Да, холодильник, телевизор – это само собой, это я даже не упоминаю. Номер желательно двухместный, – Гусинский из книг знал, что в одноместном скучно.
– Двухместных нет, – покраснел Волошин. – Только трехместные.
– Да вы что! – возмутился Гусинский. – Совершенно уже деградировали, вообще! Двухместных номеров нет! У нас правовое государство или что?
– Знаешь, Володя, ты не заносись, – отечески сказал Волошин. – Ты все-таки не на курорт едешь. Еще девочек закажи.
Олигархи подло захихикали. Перемены их настроений, как и во всяком детском сообществе, были стремительны: недавний кумир немедленно обращался в изгоя.
– Джакузи ему, джакузи! – закричал Лисин, тыча пальцем в Гусинского.
– Массажиста!
