– Вот почему я хотела ребенка, – промолвила Элинор.
Руки ее потеплели в его ладонях.
– У нас будет ребенок, – прошептал он. – У нас будут дети, и в нашем доме будет любовь, Элинор.
– Да, – согласилась она.
– Вам не удалось поплакать? – тихо произнес он.
Элинор впервые посмотрела на него – как-то мимолетно, не остановив взгляда.
– Нет, не удалось.
– В этом виноват я, – быстро сказал он. – Если бы я обнял вас в тот вечер, когда умер ваш отец, вы бы выплакали свое горе и вам стало бы намного легче.
– Мы ненавидели друг друга, – тихо промолвила Элинор.
– Возможно, – согласился граф. – Но если бы я держал вас в своих руках, а вы плакали на моем плече, мы бы меньше ненавидели друг друга. Это помогло бы нам сблизиться и понравиться друг другу.
– А мы нравимся друг другу?
– Да, – ответил граф. – Нравимся. Элинор пожала плечами и снова бросила на него короткий взгляд.
– Видимо, ваш отец понимал, как трудно вам будет в рождественские дни без него. Он и здесь постарался смягчить ваше горе. Он был умным человеком, умел многое предвосхитить, мне кажется.
Элинор снова подняла глаза на него, но на этот раз не отвела их.
– Ваш отец оставил вам подарок, – сообщил ей граф, – и письмо. Он попросил меня вручить их вам в первый день Рождества. Время пришло.
Губы ее дрогнули, но она ничего не сказала. В глазах были страдание и печаль.
– Что мне вручить вам первым? – осторожно поинтересовался граф. Элинор глотнула воздух.
– Письмо, – прошептала она.
Он протянул ей конверт и смотрел, как она распечатывала его. Руки ее дрожали. Граф не сводил глаз с жены, пока она читала письмо. Наконец Элинор опустила руки с письмом на колени и подняла глаза на мужа. Помолчав немного, она отдала ему письмо. 'Моя дорогая девочка, – читал граф, – возможно, ты возненавидишь меня, даже не дочитав это письмо до конца, но я должен оправдаться перед тобой, пока жив. У меня очень мало времени, Элли, и одна теперь забота – твое счастье, оно мне дороже всего на свете. Я хочу, чтобы твоя жизнь была связана с достойным человеком. В свое время я сам женился на достойной женщине, твоей матери. Тебе кажется, что таким достойным человеком является Уилфред. Это не так, Элли. Будь это так, я сам вручил бы ему твою судьбу и благословил ваш брак. Не скрою, меня мучили сомнения, что я, возможно, несправедлив, оценивая его характер, что во мне говорит ревность к тому, кто может отнять у меня дочь. И тогда я решил испытать его. Прости меня, Элли, за это! Я предложил купить ему пай в той компании, где он работал клерком, и таким образом сделать его партнером. Но при одном условии: он откажется от своих намерений относительно тебя. Если бы он отверг мое предложение, он получил бы партнерство в судоходной компании и тебя в жены. Но как видишь, он предпочел стать богатым человеком.
Лучше, если ты узнаешь об этом от меня, пока я еще жив. Понимаю, какую боль это тебе причинит, как, пожалуй, и все мое письмо. Я надеюсь лишь на то, что к этому времени ты уже почувствуешь привязанность и нежность к своему супругу, и это позволит тебе забыть детское увлечение Уилфредом. Я выбирал тебе мужа с великим тщанием, Элли, и очень сожалею, что пришлось прибегнуть к принуждению, но беспощадное время заставило меня сделать это. Граф хороший человек, и у него добрые намерения. Он будет заботиться о тебе, хотя бы даже потому, что совестлив и является человеком чести. Но я верю, что к тому времени, как ты прочтешь это письмо, между вами появится и что-то другое. Я уверен, что так будет'.
Граф посмотрел на жену. Она молчала, глядя на свои руки, сложенные на коленях.
«Не оплакивай меня так горько, Элли, – заканчивалось письмо. – Я не буду лукавить, мне не хочется умирать. Но время все решает, и мне кажется, что я хочу побыстрее встретиться с твоей дорогой матушкой, которая так мне нужна. Мне не хватает ее. Я словно лишился половины себя, и хочется, чтобы мы с ней опять стали единым целым. Счастливого Рождества, моя дорогая девочка. Среди других звезд с небес на тебя будут глядеть твои мама и папа».
Прочитав письмо, граф положил его на колени Элинор.
– Вас потрясло это письмо? – тихо спросил он.
– Вы об Уилфреде? – промолвила Элинор. – Возможно, это ранило бы меня сильнее, если бы Уилфред не приехал сюда. Так бы и было, если бы он не явился в поместье. Он показал, как дурно воспитан, приехав без приглашения и рассчитывая на мое постоянное внимание, на наши беседы с ним и мою любовь, как это когда-то было. Я разочарована в нем и зла на него.
– Но по-прежнему любите его? – не удержался от вопроса граф.
Наступила недолгая пауза, затем Элинор отрицательно покачала головой.
– Теперь я рада этому. Папа был прав относительно Уилфреда. У моего отца была раздражающая многих черта: он всегда оказывался прав.
– Всегда? – Граф не хотел, чтобы Элинор уловила нотки надежды в его голосе. Это было ее время, а не его. Он перед ней в долгу и обязан вернуть ей то, чего лишил в день смерти отца. Вынув небольшой, обернутый бумагой пакет, он вручил его Элинор.
– Это какое-то ювелирное изделие, – промолвила она, вынув из бумаги небольшую коробочку. – Золото. Медальон на цепочке. Она нажала на кнопку сбоку, и медальон открылся. В нем было две миниатюры.
У графа защемило сердце от тревожного ожидания, как дальше поведет себя Элинор.
– Это портрет моей матери. Отец постоянно носил этот медальон, – взволнованно произнесла Элинор. – После смерти папы я искала его, но не нашла. А это портрет отца, видимо, сделанный недавно, но еще до того, как он стал худеть.
Граф попытался улыбнуться ей, но она, разглядывая портрет отца, даже не подняла голову.
– Папа, – тихо прошептала Элинор. – Ужасно было видеть, как быстро он терял в весе. Глаза его казались такими огромными. – Наконец она подняла взгляд на мужа, в глазах ее блестели слезы. – Как, по- вашему, они уже встретились? Вы верите в загробную жизнь?
– Да, верю, – кивнул граф.
– Папа. – Рука Элинор, державшая медальон, дрожала. Она не отрывала глаз от миниатюры.
Граф взял ее руку, разжав пальцы, вынул из них медальон и надел его ей на шею. Он не взглянул на портрет ее матери, ибо не сомневался, что Элинор похожа на нее. Ни у кого из Трэнсомов не было таких темно-бронзовых волос, разве что у дочери дяди Гарри Джейн, и таких зеленых глаз.
Встав, он взял ее за локоть, привлек к себе и заключил в объятия, словно хотел согреть. Трепет ее тела перешел в дрожь, и Элинор громко и безудержно разрыдалась. Рыдания ее были мучительно горькими и ранили его душу. Он чувствовал, как глаза пощипывает от навернувшихся слез и перехватило горло. Он тихонько качал ее, как мать качает дитя, бормотал что-то успокаивающее, произносил слова, которые потом не мог вспомнить. Он словно пытался каплю по капле передать ей свою любовь и свои жизненные силы.
Элинор казалось, что боль разорвет ее сердце надвое. Невыносимо было видеть живое лицо отца на портрете, каким он был до того, как роковая болезнь стала разрушать его. Невыносимо было сознавать, что он ушел навсегда и никогда больше она не увидит его, не поговорит с ним, не услышит его голос.
Боль, однако, постепенно отпускала ее, словно уходила, смытая слезами. Элинор чувствовала, как успокоение и тепло наполняют ее сердце. Что-то настойчиво возвращало ее к жизни, говорило ей, что она должна позволить уйти горьким воспоминаниям, что у нее теперь есть ради кого жить и кому отдавать свою любовь. Последние всхлипы затихли, Элинор прижалась щекой к влажному от ее слез плечу мужа и закрыла глаза, ощущая покой, которого так давно уже не знала.
– Хорошо же я веду себя в первый день Рождества, – наконец прошептала она.
– Только так вы и должны были встретить этот день, – успокоил ее граф. – Проститься с отцом,
