раздеваю ее. И…
— Ты хочешь кофе? — спрашиваю я.
— Нет, спасибо, — отвечает Софи.
Арчи бросает на меня свирепый взгляд.
— Она немного нервничает, она спрашивает, не можем ли мы поговорить. «Конечно, — отвечаю я, — нет проблем». Я достаю сигареты, мы ложимся, курим и беседуем. Естественно, я не могу сосредоточиться…
— Десерт?
Софи говорит:
— Нет, спасибо.
— Итак, — продолжает Арчи, — я жду, пока она докурит сигарету… — Он понижает голос. — Я готов на все, когда она мне слегка кивает и садится, чтобы выбросить сигарету. — Он выдерживает паузу. — И тут она роняет тлеющий пепел мне на грудь!
Я ошеломленно гляжу на него.
— Что такое ты говоришь? Это случилось совсем в другую ночь.
Софи хохочет. Он смотрит на нее и говорит:
— Джейн устроила локальный пожар на моей волосатой груди. Оттуда выпрыгивали газели, потом протопали слоны…
Софи, все еще смеясь, бросает на меня взгляд, и в ее глазах я читаю: «О'кей, теперь мне все ясно!»
Я собирала шутки и анекдоты, чтобы рассказать ему. И прокручивала их в голове.
— Ну и что насчет дантиста? — спрашивал он.
— Знаешь, что он сказал? Мне следует чистить десны! Ты когда-нибудь слыхал такое? — Я помолчала. — Мой парикмахер, наверное, скажет, что мне следует мыть шею.
Он смеялся почти непроизвольно.
— Какая ты чудачка! — говорил он.
На издательской вечеринке я подслушала, как он сказал:
— …в общем, Джейн обвиняет меня в том, что я антисемит.
Я стояла сзади, возле бара. И, взяв у бармена бокал вина, осталась стоять, где была.
Арчи продолжал:
— Я напомнил ей, что моя бывшая жена — еврейка, а Джейн говорит: «Это ничего не доказывает! Я знаю женатых женоненавистников».
Его собеседник заметил:
— Очень остроумно.
В такси я спросила:
— О чем ты говорил, когда упомянул об антисемитизме? И в тот вечер, с Софи? Знаешь, у меня нет ни малейшего желания быть придуманным персонажем в твоих историях.
— Ты должна проявлять объективность по отношению к этому придуманном персонажу.
— При чем здесь объективность?
— Способность к объективной оценке — неотъемлемое качество хорошего редактора.
— Значит, таким образом ты меня учишь?
— Да, — сказал он. — Помогаю тебе совершенствоваться и ожидаю того же с твоей стороны.
— А что, если я не хочу совершенствоваться? — спросила я.
— Тогда ты превратишься в раздражительную особу, подслушивающую чужие разговоры.
Я сдала свою квартиру и переехала к нему.
Потом мне пришлось рассказать обо всем своей семье. Родители отнеслись к этому совершенно спокойно.
Брат сказал:
— Неужели не могла найти себе для игр детишек своего возраста?
К тому времени моя тетя уже совсем состарилась, и я долгое время ее не видела. После того как я рассказала ей об Арчи, она закрыла глаза, и я подумала: уж не заснула ли она? Наконец она промолвила:
— Молодая женщина много значит для старика.
— Дело совсем не в этом, — возразила я, пытаясь переубедить ее. — У нас с ним полное единомыслие.
— Дорогуша, — ответила она, — мужчина всегда думает одним местом.
Доктор заверил Арчи, что все будет нормально, как только они возьмут под контроль содержание сахара в его крови. Это было хорошей новостью. Он пришел домой с прибором, который мы назвали «колючка».
Он не любил, когда я смотрю, как он делает себе инъекцию инсулина. С «колючкой» дело обстояло иначе. Это была наша надежда. Он нажимал на кнопку — выскакивала игла и колола его в палец. Я брала его палец и выдавливала кровь на специально обработанную бумагу, которую помещала в аппарат. Пока мы ждали результата, я гадала, насколько сладкая его кровь.
Он позвонил, чтобы сообщить результаты анализа, и доктор определил нужную ему дозу инсулина. Мы ждали значительных изменений. Предполагалось, что Арчи сам будет регулировать содержание сахара в крови. Не знаю, когда он прекратил это делать. Однажды я обнаружила «колючку» в дальнем углу кладовой, за кучей шприцев.
Мы проводили уикенды у него на ферме в Беркшире. Когда я впервые увидела его машину — белый «линкольн-континенталь», — я не могла поверить своим глазам. Я сказала:
— Твой отец очень мило поступил, что одолжил тебе свою машину.
— Она очень комфортабельная, — заметил Арчи, придав своему голосу скрипучую, старческую интонацию.
Прямо-таки гостиная на колесах.
Дом был построен лет сто назад, его стены давно покосились и потрескались. Деревянный пол на кухне напоминал шахматную доску. Из каждого окна были видны луга. Мы ели на свежем воздухе. По вечерам навещали его друзей и ставили на старенький проигрыватель пластинки Билли Холидей[12] и танцевали.
Он сходил к специалистам, и его предупредили, что его организм не будет нормально функционировать, пока он не бросить курить.
Мы бросили.
Мы пили фруктовый сок. Мы делали дыхательные упражнения. Когда у него возникало желание, он ложился вздремнуть. Я плакала.
Он сказал, что чувствует себя лучше. Перед глазами у него больше не появлялись пятна. Ноги больше не покалывало. Но никаких других изменений не произошло.
— Я не обижусь на тебя, если ты меня бросишь.
— Я этого не сделаю, — сказала я.
— Если бы мы поменялись ролями, я бы тебя бросил, — сказал он.
Когда мы ехали на ферму, он рассказывал о первой девушке, с которой переспал в молодости.
