из плодов, овощей, зерна… нет? А есть какие-нибудь листья, которые в сушеном виде?..
Коротышки слыхом не слыхивали о таких чудесах. Тогда он подговорил их раздобыть подходящую утварь, чтобы попытаться сварить бражку. Время от времени он встречал их в коридорах и даже был почти уверен, что безошибочно узнает своих подручных. Впрочем, не все служки выглядели одинаково; их можно было различить по разводам пятен на капюшонах, по прожженным дырам на хламидах и, конечно, по сапожкам, цвет которых сразу выдавал род занятий владельца. Те доверчивые существа, которых он приручил, начали выполнять его указания. Они воровали с кухни продукты и выносили под балахонами всякую всячину. Но их попытка соорудить перегонный куб или бродильный агрегат не увенчалась успехом. Служки нацедили Квиссу какой-то жидкости, но его стошнило от одного только запаха; заподозрив дефекты конструкции, он потребовал, чтобы ему дали ее осмотреть, и тут они объяснили, что аппарат установлен в единственном месте, которое скрыто от недреманного ока сенешаля – в крошечном, тесном чулане, куда они уходят на ночлег и куда Квиссу, увы, никак не протиснуться. Перенести аппарат в другое место они наотрез отказались. Сенешаль мог покарать их гораздо страшнее, чем Квисс. Ведь это преступное деяние, вопреки всем правилам, разве не ясно?
Квисс приуныл. Он-то рассчитывал найти здесь хоть какой-нибудь способ одурманить мозги. Но, по-видимому, считалось, что в Замке Дверей реальность настолько причудлива, что нет нужды искусственно ее усугублять. Так сказала бы Аджайи – логично, но не жизненно, можно даже сказать, наивно.
Позднее, по чистой случайности, именно такая возможность ему и представилась – изменять реальность. Но не таким способом, к которому он стремился.
В тот раз он бродил глубоко внизу, намного ниже уровня кухонь и огромного часового механизма. Коридор с голыми сланцевыми стенами был вырублен прямо в утесе, на котором стоял замок. От прозрачных труб на потолке исходило свечение, но кругом все равно было темновато, да вдобавок холодно. Он приблизился к одной из тяжелых, окованных металлом дверей, какие ему доводилось видеть уже не раз, и заметил, что, в отличие от остальных, она слегка приоткрыта. Внутри блеснул свет. Квисс замедлил шаги, убедился, что рядом никого нет, и потянул дверь на себя.
Перед ним открылась тесная комнатушка с низким потолком. Потолок, как и на верхних уровнях замка, был сделан из стекла, в толще которого медленно двигались рыбы-люминофоры самых тусклых видов. Зато пол оказался каменным. Из комнаты вела другая дверь, вырезанная в противоположной стене, тоже деревянная и укрепленная металлическими стяжками. В самой середине комнаты стоял небольшой табурет. Над ним в стеклянном потолке зияла круглая дыра.
Квисс огляделся. Ни в том, ни в другом конце коридора не было ни души. Он проскользнул внутрь и заметил, что на самом-то деле дверь запирали, но неудачно: выдвинутый язычок замка не вошел в прорезь. Придержав за собой створки, он прикрыл их как можно плотнее. Теперь можно было оглядеться вокруг.
Дальняя дверь оказалась надежно запертой. Если не считать табурета под дырой в потолке, комната была пуста. Точно такие же табуреты использовались на кухнях, чтобы низкорослые кухонные служки могли дотянуться до плит, столов и лотков. Отверстие – такого размера, что в него только-только можно было просунуть голову – казалось совершенно черным, словно незримая преграда заслоняла свет, излучаемый рыбами. Дыру, выстланную не то мехом, не то перьями, окружало размытое кольцо диаметром около метра. Квисс осторожно приблизился и залез на табурет.
К нижней поверхности железных потолочных балок крепились две подковообразные скобы из металлических полос, обитых кожей. Эти поручни, разнесенные на полметра с небольшим, крепились по обе стороны отверстия, опускаясь на четверть метра вниз. Приглядевшись повнимательнее, Квисс обнаружил, что они регулируются: их можно было слегка опускать или поднимать, раздвигать или сближать. От их вида ему стало не по себе. Они напоминали смутно знакомые орудия пытки.
Приглядевшись к черной дыре в стеклянном потолке, он осторожно тронул меховую опушку. Ничего особенного, мех как мех. Квисс собрал в складку широкий обшлаг рукава своей шубы, засунул в дырку и быстро вытащил. Тщательный осмотр не выявил никаких повреждений. Вслед за тем он, опасливо морщась, сунул в дырку мизинец. Ничего. Просунул всю кисть. Тут он ощутил едва заметное покалывание, будто после зимней прогулки вернулся в теплое помещение.
Он отдернул руку и внимательно ее осмотрел. На ней тоже не оказалось ни малейшей царапины, да и покалывание сразу прекратилось. Тогда он осторожно приблизил к отверстию седую голову и почувствовал, как меховой ободок щекочет кожу. От дыры исходил запах… наверно, меха. Квисс просунул туда голову, но, конечно, не целиком и только на одно мгновение. У него возникло смутное ощущение покалывания и еще более смутное видение рассеянных в черноте огоньков.
Снова запустив руку в отверстие, он почувствовал покалывание, легкую щекотку и слез на пол, чтобы проверить дверь. После этого он опять забрался на табурет и просунул в отверстие голову – на сей раз целиком.
Покалывание тут же прошло. Осталось впечатление множества огоньков, напоминающих неестественно упорядоченное звездное небо; он зажмурился, но видение не исчезало. Ему послышались голоса, но это, наверно, показалось. Огни вызывали тревогу. Он чувствовал, что мог бы различить каждый из них в отдельности, и в то же время сознавал, что их бессчетное множество – слишком много, чтобы выделить взглядом какой-то один. Тревожное ощущение усиливалось от того, что он явно видел перед собой поверхность шара – причем всю сразу, всю целиком. У него закружилась голова. Огоньки будто манили к себе, и он заскользил куда-то вниз, но усилием воли вернулся в устойчивое положение.
Выбравшись из дыры, он потер подбородок. Странно это все. Он опять протиснул голову в отверстие. Стараясь не обращать внимания на зов огней, он щелкнул пальцами там, снаружи. Негромкий звук щелчка был вполне различим. Тогда он подтянулся, просунув руки в металлические поручни – которые, очевидно, для этого и предназначались.
На него опять подействовало притяжение огней, и он позволил себе устремиться к ним, причем к намеченному месту. Он обнаружил, что способен мысленно выбирать направление, будто подтягивая стропы в прыжке с парашютом.
По мере приближения к огонькам у него создалось впечатление, что они тоже имеют округлую форму, и при этом со всех сторон обозримую. Они по-прежнему казались чересчур многочисленными и в то же время чересчур обособленными, но он уже свыкся с этим и спешил приблизиться к тверди, на которой они удерживались. Он пытался себя убедить, что находится внутри сферы, что движется от центра к краю, но почему-то чувствовал, что падает на выпуклую поверхность.
Вблизи светился один-единственный источник света: радужный, переливчатый шар, клеточная мембрана, под покровом которой шло непрерывное деление, но переливы складывались в искаженные картины, словно кто-то беспорядочно проецировал изображения на подвижный экран. Квисс осознал, что плывет вокруг этого причудливого объекта, а другие огни остаются так же далеко, как и раньше; непонятная сила влекла его к этому световому шару и внушала, что можно смело проникнуть внутрь.
Он пришел в замешательство, ведь он понимал, что стоит все в той же комнате. Щелкнув пальцами, он нащупал обшлаг рукава – и решился войти в светящуюся, медленно пульсирующую сферу.
Ему показалось, будто он попал в комнату, где стоит неумолчный гомон и беспорядочно мелькают изменчивые образы. Сначала в них виделся только хаос, но вскоре на общем фоне стали возникать отчетливые фигуры и реальные очертания.
Квисс слегка расслабился и приготовился смотреть, что же будет дальше, но в этот миг все образы и шумы слились воедино, вобрали в себя и осязание, и вкус, и запах. Квисс воспротивился такому превращению – и на него снова обрушились невнятные голоса и цветовые блики. Он опять немного расслабился, но решил быть осмотрительнее и не терять бдительность. Его сознание отметило какое-то постороннее течение мысли, совокупность ощущений, которые представлялись глубоко личными и в то же время странным образом отчужденными.
Когда ему открылась истина происходящего, Квисс оцепенел. Он находился внутри чьей-то головы.
Квисс был до такой степени поражен, что не испытал ни брезгливости, ни враждебности – его захватила, увлекла неизведанность и новизна ощущений. Он слегка пошевелился, но собственное тело
